Что же это за страна такая? Она не знала, наверное, в Европе. Закрыв глаза, она часто переносилась в далекие и незнакомые места, изредка даже парила над океаном. Но это – оно другое. Она расхаживала по сочным зеленым полянам со слегка вздыбившейся молодой травой, чувствовала на себе дуновение ветерка, который обвивал ее стройные ноги почему-то в белых чулках, ощущала поцелуй солнца на длинных волосах. Было тихо, но она каким-то беспокойным чувством знала, что рядом притаился садовник, который влюблен в нее, и спрятался он с садовыми ножницами. Она, казалось, увидела его передник, посверкивающий между аллеями, и бросилась бежать. Потом ее внимание переместилось к нему. Он бежал быстро, как хищная тварь, а она – как загоняемый олень, казалось, ее каблучки стучат подобно цокоту копыт, а он стремительно проносится за ней. Она вбежала в лабиринт, бежит, поворачивает, а юноша за ней с этими ужасными ножницами, направленными на нее. А что, если он кричит ей не то, что он любит, а то, что убьет и похоронит? Но во все он никогда почему-то не настигает ее, и это пугает еще больше.
Она открыла глаза и вспомнила сразу все, что случилось за этот день. Ночь она провела в отделении полиции, потом долго давала показания, как стрела, побежала на работу, чтобы увидеться со старым и дряхлым писателем-алкоголиком и умолить его продолжить печататься в их издательстве. Весь этот день она истратила на чертовы глупости, а в конце концов позвонила Хайме.
– Эй, как ты там, красавица? – его звонкий голос отвлек ее от небытия, в которое она чуть не погрузилась с головой после долгого и трудного дня. Мария Ньевес лежала, любуясь рожей Бэда Банни на соседней стене и думая, чем бы его заменить. Может, Камиллой Кабейо и Шоном Мендесом? Ах да, они ж расстались.
– Я некрасива, сколько раз тебе упоминать, – шутливо пробормотала девушка и закрыла глаза.
– Помню-помню, тебе не нравится, когда я тебя так называю. А если крошка, то будет лучше?
– Нет, не будет.
– Хорошо, я чувствую, что ты уже начинаешь сердиться, моя славная.
Мария Ньевес закатила глаза и вспомнила, как она подписывала бумаги в полицейском участке, а большой и толстый индеец говорил ей «вы», что неприятно отразилось в ее сознании.
– Скажи, ты сегодня готов пойти со мной?
– Куда, на площадь?
Мария Ньевес знала Хайме еще со времен приюта как самого странного мальчика из всех возможных. Он никогда не общался с другими детьми, но часто оставался один, смотря на стену или же разбирая кубики. Его одежда при этом выглядела новенькой и всегда прилично выглядела, потому что он никогда не пачкался и ничего не рвал. Большие томные глаза на маленьком худом лице следили за тем, как ползет солнечный луч по стене, а в то время, когда Марии Ньевес пришлось навсегда покинуть приют, они с любопытством воззрились на нее, а потом опустились вниз, смотреть на пробивающийся через камни мостовой росток. Говорят, потом он некоторое время переживал, но об этом никто не знал точно. Известно было, и Мануэла об этом говорила, что Хайме пытался подружиться с ней, но она его отвергла по причине занудства.