вот такой Робин Гуд в юбке.
– Оригинально – Робингудша, которая грабит бедняков! – усмехается тетя Луиза.
– Все относительно. У нас есть огород, курятник, козы и лавка. В золоте не купаемся, но все же не так бедствуем, как многие другие, особенно во время войны.
– Не приготовить ли на всякий случай ящик картошки? – говорит бабушка.
– Зачем? – удивляется тетя Луиза.
– Чтобы, когда она придет в другой раз, ей не надо было перерывать весь дом под бомбами.
– Отлично придумано, мама! Тем более что, говорят, чаще всего она не успевает прихватить добычу. Розали мне рассказывала, что в прошлый раз заметила, как у нее в доме кто-то только переставил вещи с места на место. Может, на этот раз вдова приходила к нам.
Все эти россказни меня ничуть не убедили. В первый же вечер без бомбежки я, вместо того чтобы спать, пойду искать шкатулку.
Фромюль,
6 июня 1944
Бесшумно, как кошка, крадусь в носках по плиточному полу. Роюсь в кухонных шкафчиках, обыскиваю хлев под негодующий лай Гектора. Ночью мы с ним хуже ладим, чем днем. Штоль и Май посговорчивее, мы с ними друзья, ведь я их не пускаю на бифштексы.
Тихо обшариваю лавку, я здорово наловчился. Когда вырасту, могу пойти в грабители.
Шпионю с помощью самодельного телефона на веревочке. Один стаканчик прижимаю к стене кухни, другой – к уху. По большей части слышу только “Пум-пум-пум… Французы – для французов” и обрывки фраз, похожие на заголовки странных стихов: “Луна полна зелеными слонами. Танцуют мошки. Летают жабы. Анемичный петух…”[7]
Но вчера вечером я услышал шаги. Такие частые шажки – топ-топ-топ, – потом скрипнула дверь. Это напомнило мне призрака из гаража на вилле “Иветта”. Там я тоже слышал шаги по ночам. Шуршала одежда, скрипели ворота. Иногда даже звякал велосипедный звонок. Когда я был совсем маленьким, ты говорила, что это гаражный призрак. Бывший гонщик тоскует по велосипедам и является в гараж. Я часами мерз в одной пижаме, подстерегая его, и все без толку. А что это на самом деле были за ночные звуки, ты мне так и не рассказала.
Мне нравится бродить по дому ночью. Все тихо и как-то замедленно. Кажется, ночью старые разлаженные кухонные часы показывают правильное время. Пол скрипит, как расстроенная скрипка. Я со своим телефоном на веревочке похож на доктора. Слушаю, как бьется сердце дома в покосившихся часах, измеряю давление в водопроводных трубах. Залезаю на стул и, как бабушка, постукиваю по стеклу барометра. Почему-то, когда она так делает, мне становится спокойно. Иногда вдобавок ко всему мне достается еще и целый концерт в исполнении тети Луизы. Она храпит так, будто псалмы выпевает. Это звучит как месса для медведей.
Та же месса, но уже без медведей, бывает и днем. Я ни над кем не хочу насмехаться, но иной раз, когда она, закрыв глаза, общается с Богом, меня так и подмывает что-нибудь этакое отколоть.
– Это ее способ найти выход, – сказал мне как-то Эмиль. – Библия – проезжая дорога для воображения, на которой все размечено. Что хорошо, что плохо, что надо и