чтобы не только слышать, но и видеть.
– Группа противника! – объявила она, – есть, конечно, камень преткновения, например то, что меня очень вряд ли выпустит из страны система, или же то, что все в Соголде крайне сильно любят всё возводить в абсолют и работать больше, чем жить. Но мы то обе знаем, что если я туда попаду, то им всем…
– Кранты! – хором мы с папой.
Он добавил:
– Развал целого государства.
Я поджала ноги под себя, открыла окно, поняла, что раскаленный воздух и кондиционер в четырехместке – вещи несовместимые, выбрала второе и вернула всё на место.
– Это вы так думаете, а он будет видеть во мне и созидание тоже! Никакого разрушения! Ясно? – вещала Фрея.
– Значит тебе нужен принц с хорошей фантазией? – уточнила я.
Она моего порыва не оценила и цокнула.
– Хороший вариант, – удивил нас папа, а после вернул нас в реальность, – был бы, если бы система не отследила в твоей поездке релокацию и не закрыла бы доступ. И, конечно же, если бы все доступные «принцы» Соголды не практиковали бы магию разрушений.
При последнем слове никто шутить не стал. Слишком на слуху были происшествия с той самой «ночной» магией, как называли её в официальных документах. Система запрещала её использование, потому что взрывоопасность и неконтролируемость порой доходила до абсурда. И до разрушений огромного масштаба с человеческими жертвами. Люди же в Соголде практиковали её на каждом углу – она была основным видом в источниках их граждан. Поэтому и основной политический образ жизни их жителей звучал не иначе как: «Доведение до абсолюта себя и всего вокруг». Они и в самом деле не смогли бы справляться с магией разрушений, будь они не такими требовательными к себе. Страна взлетела бы на воздух.
Наше же государство не желало нагнетать население невероятными законами, просьбами и призывами, потому и отслеживала всплески той магии, чтобы все могли жить спокойно. И без ужасающих последствий.
– Наконец-то, – пробурчал папа, когда поток машин двинулся быстрее, – м-мм… ясно. Они устанавливали пропускную стойку на въезде. Готовьте чипы.
Я закатала рукав, оглядев привычную чёрную точку со скобкой-улыбочкой. Последнюю дорисовала я сама в десять лет, когда один из знакомых Фреи принес в нашу компанию машинку для татуировок. И если у меня второй «глазик» куда-то пропал по прошествию лет, то смайлик подруги был не раз с улыбкой осмотрен городовым и даже один раз полицейскими.
Можно было представить папино лицо, когда я ему похвасталась своим художеством в тот же вечер. А вот мама оценила по достоинству – у неё там до сих пор виднелся шрам от установки чипа. Почему-то с самого рождения плохо зажил – а устанавливали его именно в первый месяц начала жизни.
Через стойку мы проехали без проблем. Чипы значились в системе, как допущенные с преимуществом – игры Фратрии подразумевали огромное скопление фанатов, но всего десять участников. Пять Тандемов. И мы, как самый несчастный.
Столица была привычно ослепительно архитектурной