в сторону трассы и исчез в дренажной трубе. Я хлопнул ладонью по лбу и полез наружу.
– Ты куда?
– Сейчас!
Я распахнул багажник, вытащил пятилитровку воды и мешок с кошачьим кормом и поймал испуганный взгляд жены.
– Бенька домашний, помрёт без нас с голоду, – я подмигнул ей и поскакал к трубе, утопая в снегу, по мелким кошачьим следам. Пакет с кормом надорвал посередине и засунул в темноту, свернул пробку с баклажки и сунул её на бок туда же. Это всё, что мог для него сделать. Мне захотелось ещё раз увидеть его наглую рыжую морду, но внутри была кромешная тьма, даже глаза не светились.
Я вспомнил, как мы брали его на руки и подносили к люстре, где висели большой золотистый ключ и такая же сова. Сузившимися до тонких щёлочек зрачками янтарных глаз, он смотрел на игрушки и бил по ним мягкими лапами, а сова и ключ качались, но не падали. Это был, наверное, единственный способ подержать на руках нашего необщительного кота.
Пока не засвербело в носу, я нырнул в машину, и Лена обняла меня за шею:
– Не уходи больше, пожалуйста.
– Не уйду, – ответил я, собирая её слёзы. – Больше никогда не уйду.
По трассе с рёвом неслись машины, но ни одна из них не остановилась бы нас подобрать. На востоке штрихи расчёркивали небо, кажется, уже без перерывов. Я снова поймал мягкие губы жены. Она запрокинула голову, обхватила руками мою шею, запустила пальцы в волосы на затылке, а я сжал её так крепко, как мог, до стона и хруста в рёбрах. Никогда я не любил её сильнее, чем в этот момент.
За нашими спинами разгорелась заря. Заря на западе? Сегодня – запросто. Краем глаза я увидел чёрную тень вверху на обочине. Толстый мужик, пошатываясь, смотрел на запад, на покинутую Москву. Наверное, водитель фуры, из-за которой мы лежим в кювете закрытой автозаправки, но у меня не было сил и времени его ненавидеть.
Слабые отблески появились на его лице, полы распахнутого пуховика шевельнул ветер. В лучах нового, западного солнца, ослепительно яркого, без единого пятнышка, он стремительно обрёл и потерял объём, полностью залитый светом. Мне не хотелось тратить на него последние мгновения.
Заря разгоралась, сияние становилась все ярче, оно проникало через закрытые веки, ласковым теплом касалось кожи, оно было всё ближе и горячей. Сквозь закрытые глаза я смотрел на лицо своей жены, чёткое и яркое, без теней и полутонов – таким оно останется навсегда. Потом её черты растаяли в ослепительной, самой чистой и честной белизне. Всё случилось, как до́лжно и иначе не могло быть. Мы – не крысы.
*
Темно и жарко, где-то равномерно и уныло хлопает под порывами ветра железо. Бэнн-бэнн-бэнн. Резкий запах гари. Рыжий кот с подпалёнными усами высунул мордочку из отнорка: слева совсем темно, справа в туннель проникает слабый свет.
Ползком на брюхе, на полусогнутых лапах он прокрался к светлому пятну, обогнул спёкшийся пакет с кормом. Выход засыпало землёй, остался всего маленький промежуток у верхнего края. Кот заработал лапами. Дёргаясь и мяукая то ли от страха, то ли от боли, он протиснулся в дыру.
Конец