omnes» (лат. Однажды мы все бываем безумными).
«Populus me sibilat, at mihi plaudo» (лат. Народ меня освистывает, но я сам себе рукоплещу).
«Ego, qui nemini cedo et qui a nemini docere possim (лат. Я, кто никому ни в чем не уступает и кому не у кого и нечему учиться)».
– Глядика-ка, – проворчал Себастьян, – целую молитву к себе накатал! Как же он себя любит!
Вскоре нарыли еще один рисунок из цикла «Зазеркалье», именуемый «Modus vivendi (лат. Образ жизни)». На этот раз вниманию Себастьяна и Лючии предстал целый натюрморт в чернильной гамме, мастерски изображающий ряд предметов, а именно, на фоне слегка прикрытого трехстворчатого зеркала стояла бутылка вина, подле нее, взгроможденные на раскрытую книгу чернильница с перьевой ручкой, длинный литой нож, раскрытый портсигар. К раскрытой книге примкнула скрипка, украшенная цветком ромашки, а также хлыст и совершенно пустой стакан.
– Коротко и ясно, – ехидно подметил Себастьян, – даже добавить нечего!
– А почему стакан, – удивилась Лючия, – он же из бокала пьет?
– Из горла он пьет, – резко парировал Себастьян, – а еще ноги на стол закидывает, когда читает! Нечисть болотная!
С нескрываемым раздражением он притянул к себе лежащую чуть поодаль огроменную книгу, гордо именуемую «Медицинский справочник» и только взял в руки, как оттуда выпала тонюсенькая книжечка в мягком, сильно потертом переплете.
– Сказ-ки Бра-тьев Гримм, – прочла Лючия и удивленно захлопала глазами.
– Вот те раз! А с виду такой весь в науке! – удивился Себастьяна и принялся сердито ворчать, – Весь занятой такой! А на самом деле целыми днями баклуши бьет!
– А хлыстик почему? – не унималась Лючия, рассматривая престранный натюрморт.
– Потому что хорошей порки дать некому!.. – озлобленно воскликнул Себастьян, – На работе сидит себе в свое удовольствие, никто им не командует, а вечерком преспокойненько винцо попивает, сказочки почитывает, рисуночки рисует, да молитвы к себе сочиняет! Во житуха-то!.. А тут только и слышишь: «Человек создан для мучений! Смирись и претерпевай!», вот и мучаемся на полях да в огороде! Хорошо же этим!..
Себастьян приложил к вискам выставленные вверх указательные пальцы, наглядно показывая «этих», и хотел было продолжить выражать свое негодование к их «преспокойной житухе», как вдруг почувствовал, что его торчащие пальцы крепко сжаты тисками хладных рук.
– Ну, и чегося мы тут разворчались? – раздался сверху лукавый голос, – Чегося расхозяйничались?
Себастьян осторожно поднял глаза вверх, заранее зная, что над собой сейчас увидит. Тем временем давление на плененные пальцы в разы усилилось и продолжало стремительно расти.
– Больно! – пискнул Себастьян и задергал ногой.
– Я знаю, – холодно-надменным тоном заявил Мартин, продолжая сжимать кулаки, и кровожадно улыбнулся, – так у когося тама житуха распрекрасная-то?
– Мартин, – сквозь стиснутые зубы пропищал Себастьян, – ты мне пальцы сейчас сломаешь…
– Сломаю, – заслышалась лукаво-угрожающая интонация, –