еще и наглый сожитель.
Самым ужасным было то, что Мартин вовсе не видел никакой проблемы в своем ночном «занимательном чтении», всякий раз самоуверенно заявляя, что если человек действительно хочет спать, то ни смотря ни на что обязательно заснет хоть стоя, хоть сидя, а особенно прижавшись к «мягкому-премягкому» дверному косяку. Себастьяна передергивало от этих эгоистических суждений, но спорить со «всезнающей врачебной интеллигенцией» было абсолютно бесполезно, и оставалось лишь безропотно терпеть в ожидании долгожданного сна.
Однажды, вернувшись поздно с работы, и, как всегда, застав «строгую врачебную интеллигенцию» за неизменным занятием, Себастьян нарочито злобно хмыкнул и прохромал мимо, едва удерживаясь на ногах, однако Мартин, полностью поглощенный своим «занимательным чтением», даже не заметил его прихода. Себастьян с хмурым видом прочел молитву на сон грядущий и тяжело вздохнув, злобно покосился на высокую растрепанную тень, а после подошел к письменному столу и погасил лампу.
– Это чегось?! – тотчас раздался визгливый голосок.
– А тогось, – сердито пробурчал Себастьян, – спать давно пора…
Без всякого чувства вины он похромал к своей кровати, чувствуя, как ярко-синие фонари нечеловеческих глаз сердито пыхнули в его сторону.
– Себастьян, – возмущенно взвизгнул Мартин, – ну, я же читаю!..
– А я весь день отдыхаю!.. – в сердцах закричал Себастьян, пытаясь как можно удобнее расположиться в постели, – Один ты у нас уработался!..
Неожиданно для самого себя он принялся озвучивать то, что давно накипело, смешивая в кучу ночные посиделки «уработавшегося», яркий свет лампы, свою постылую работу, упреки отца, обиду на старших работников и злобу на весь белый свет в целом, а после с крайне обиженным видом притворился спящим, но тут раздалось звонкое цоканье приближающихся шагов.
– Тяжко приходится?.. – послышался сверху неожиданно-сочувствующий тон.
– Тебя бы в поля загнать на весь день, – сухо парировал Себастьян, превозмогая ноющую боль во всем теле, – а потом еще в огород до самого вечера…
– Ну знаешь ли, дружочек, – заявил Мартин, зацокав на свое рабочее место, – suum cuique (лат. каждому свое)!..
На этой лаконично-бесовской фразе «синеглазый черт» вновь зажег лампу и уткнулся носом в книгу, не обращая уже никакого внимания на ярко выражаемые мучения Себастьяна, который искреннее надеялся, что Всемилостивый Господь все-таки внемлет его слезному прошению, и этой ночью данная лампа навсегда сломается. Однако лампа, почему-то, не ломалась. Упрямо горела она и даже стала светить в разы ярче, приведя тем самым Себастьяна в состояние полнейшей безысходности и лютого остервенения.
– «Вот и радуйся, что выучился в свое время!» – воскликнул про себя Себастьян, метнув злобный взор на высокий растрепанный силуэт, который потягивая вино, внаглую зашуршал оберткой шоколадки.
В больной голове Себастьяна завертелись разного рода скверные ругательства,