Хрущёве и даже Брежневе…
Сон растаял. Порыв остыл.
Вы сквозь слёзы глотали горькую,
созерцая развал страны.
Вам на хлеба краюху соль свою
сыпал ставленник сатаны.
Мчалась «тройка», неся страдание, —
нет ни знамени, ни родства.
Челноки. Воровство. Восстание.
Танки. Смерти. Казна пуста.
Обездоленные и старые,
потерявшие жизни смысл…
Только память, застыв кристаллами,
манит ночью всё так же ввысь.
Боль от подлости и предательства
сердце сдавливает и жжёт.
Ускоряясь, под горку катятся
дни, недели, за годом год.
Я бы мог написать о волне
Я бы мог написать о волне,
нежно лижущей сонный берег.
Рассуждать о любви, о вере
и о счастье – я мог бы вполне.
Я бы мог рассказать о снегах,
о бескрайних полях России,
небесах бирюзово-синих
и плывущих по ним облаках.
Но сегодня безумцы галдят,
разрушают, что любо с детства,
нарушают закон соседства.
На защиту встал русский солдат,
бьёт продавших за доллары честь
псов, натасканных на живое,
прикрывает детей собою,
а в ответ: злоба, ярость и спесь.
Ни в кошмарном кино, ни во сне
я не видел таких истерик…
Как могу я писать про берег
и о нежно влюблённой волне?
У предателей и подлецов
память стёрта. В чести убийцы
и нацистские кровопийцы.
Злоба в мыслях безумных слепцов.
Полстраны полыхает в огне.
Безразлично, чем горе мерить…
Ощетинился грозно берег.
Сталь в накатывающей волне.
Больно бьёт
Пришёл солдат и написал на стенах логова:
«А мы из Пензы!» – помянул своих друзей,
в боях погибших, и промолвил: «Слишком дорого
далась победа. Будь ты проклят, подлый змей!»
Казалось, горе навсегда людьми запомнится.
Земля встречала по весне своих детей,
а тёмной ночью приходила к ним бессонница,
опять чертила дислокации частей.
Взрослели дети, подрастали, словно птенчики.
Жила надеждою на лучшее страна,
но продал веру сатанинской дланью меченный,
рассорил братьев. Вновь лихие времена.
Проснулся змей и, ощущая чувство голода,
глупцов заманивал, используя гипноз.
Решили жить все без серпа, звезды и молота.
В утиль пошли и коммунизм, и паровоз…
Солдат стоял на постаменте – воин бронзовый,
но был низвергнут обезумевшей толпой.
Забылось горе, запылали дали «розовым».
Война вернулась смертоносною волной.
И снова боль: за сыновей молитвы матери.
Они, как деды, на войне громят врагов:
зверей-нацистов и примкнувших к ним предателей.
И гибнут сами. У войны закон таков.
Но