Не то что бы я испытывал к тебе неприязнь. Или какую-то враждебность.
Просто не хочу, чтобы багажник моего автомобиля был весь перепачкан кровью. Вот и все.
Когда на твоем месте окажусь я, тот факт, что мое остывающее тело упакуют в большой пластиковый пакет, не вызовет у меня каких-то особых эмоций. Обиды, например. Появится куча поводов для обиды. Но только не этот.
Я на секунду представил свой бледный неподвижный труп, завёрнутый в чёрный полиэтилен. Глаза закрыты. Губы сухие. Волосы слиплись от крови. Я вижу его так ясно. И чувствую что-то сродни облегчению.
Почему они всегда так кричат? Почему умоляют не спускать курок? Неужели им нравиться прозябать в этом болоте? Неужели они не хотят дать покой своей душе?
Конечно же, они с нетерпением ждут конца. Но постоянно обманывают себя. И просят об обратном. О жизни. Природный инстинкт самосохранения – единственное, что еще роднит нас с этим миром. Единственное разумное (разумное, но неосознанное) начало, оставшееся в нас.
Возможно, прислушивайся мы почаще к нашему звериному нутру, нашей животной сути, все было бы не так плохо… И на руках моих было бы меньше чужой крови…
Я завожу шестилитровый двигатель черного Додж Челленджер и трогаюсь с места. В багажнике Доджа – чёрный пластиковый мешок, начиненный человеческим трупом. За эту посылку на мой банковский счёт поступит энная сумма денег.
Ужасно дорогая посылка.
Предрассветный город встречает меня пустыми улицами. Так бывает очень редко. Только в эти самые предрассветные минуты. Город молчит. Город затаился.
Я не спеша выезжаю из центра, из той части, которую прозвали Новой. С южных окраин я двигаюсь по направлению к северным. С одного полюса Старого города на другой. Фавелы окружают Новый город, поэтому мне приходится проехать его насквозь.
И вот сейчас я покидаю центральные кварталы. Наверное, Новый город должен был стать лучше, чем Старый…
Но не стал. Дороже… Намного дороже. Я видел все эти небоскребы, мимо которых сейчас проезжаю, сотни, а может быть, тысячи раз. Но никак не могу перестать размышлять о бессмысленности врожденной в нас гигантомании.
Я постоянно меняю направление, сворачивая с одной узкой улицы на другую. Это лабиринт. В котором мы заключены наедине со своими пороками. Старый город остался в нас. Ведь это не территория, отмеченная на карте. Это мы. Люди.
Старый город стал больше. Новые кварталы – всего лишь новая личина, оболочка, при помощи которой город Ангелов пытался нас обмануть.
Но у него ничего не вышло.
Фары Доджа осязают пустоту улиц. Все ночные обитатели покинули их, расползлись по своим норам. Они не переносят дневной свет, как мифические вампиры. Или, скорее, как кроты, вовсе не способные видеть свет.
В Новом городе ночная жизнь приобрела иной вид. Нет, это все тот же привычный город Ангелов, просто преломленный в призме безлимитных кредитных карточек, элитных проституток и гор кокаина. Суть