Как же я смею не верить-с?
Мурзавецкая. Так об чем и разговаривать? Беспокоиться о долгах я не желаю. Куда торопиться-то? Почем мы знаем, может быть, так и нужно, чтоб они ждали, – может быть, им через меня испытание посылается?
Павлин. Это действительно-с.
Мурзавецкая. Позови ко мне Чугунова.
Павлин (у двери). Вукол Наумыч, пожалуйте к барышне. (Мурзавецкой.) Идут-с. (Уходит в переднюю.)
Входит Чугунов.
Явление девятое
Мурзавецкая, Чугунов.
Чугунов. С праздником, Меропа Давыдовна.
Мурзавецкая. Здравствуй, Вукол Наумыч! Садись.
Чугунов. Ручку позвольте, благодетельница! (Целует руку и садится.) Присылать изволили?
Мурзавецкая. Посылала. Дело у меня важное, Вукол, дело большое; третью ночь я об нем думаю, да не знаю, как расположиться-то на тебя, поверить-то тебе боюсь.
Чугунов. Да разве у меня совесть подымется против благодетельницы…
Мурзавецкая. У тебя совести нет.
Чугунов. Нельзя совсем не быть, матушка-благодетельница. Все уж сколько-нибудь да есть.
Мурзавецкая (стучит костылем.). У тебя совести нет.
Чугунов. Ну, как вам угодно, как вам угодно, спорить не смею. Я только одно скажу: вы у меня после Бога…
Мурзавецкая. Лжешь.
Чугунов. И не знаю я за собой греха против вас.
Мурзавецкая. Потому что боишься меня, знаешь, что я могу тебя и с места теплого турнуть и из городу выгнать, – проказ-то немало за тобой; и придется тебе в волостные писаря проситься. Да ведь у меня недолго, я как раз.
Чугунов (встает и целует у ней руку). Нет уж, благодетельница, не лишайте ваших милостей!
Мурзавецкая. Садись!
Чугунов садится.
Дело вот какое: брат мой, Виктор Давыдыч, отец Аполлона, имел дела с Купавиным, с мужем Евлампии.
Чугунов. Деньги занимали у Купавина, а больше никаких дел не имели-с.
Мурзавецкая. Да, занимал, и Купавин ему давал. А вот перед смертью братец стал бумажный завод строить, и не хватило у него денег; Купавин обещал дать, да и не дал.
Чугунов. Так точно-с.
Мурзавецкая. А если б Купавин не отказал?
Чугунов. Тогда ваш братец выстроили бы завод. Отчего ж на чужие деньги не выстроить?
Мурзавецкая. Да, выстроил бы и, по его расчету, за уплатой всех долгов нажил бы пятьдесят тысяч. Значит, виноват Купавин, что Аполлон нищий остался. Ну, надо правду сказать, Вукол, братец покойник прихвастнуть любил, я всегда ему только вполовину верила; так вот я теперь, может, и себя обижаю, а считаю за Купавиной только двадцать пять тысяч, а не пятьдесят.
Чугунов. Считать можно-с.
Мурзавецкая. Да и говорю везде, по всему городу славлю, что Купавины должны Аполлону, что они ограбили у меня племянника.
Чугунов. И говорить можно-с.
Мурзавецкая. «Можно» да «можно»! А чего нельзя-то, по-твоему?
Чугунов. Нельзя