тут я замечаю, что Спарта преображается. Головёнка её взлетает, уши насторожились, а тело напрягается, будто наливается изнутри. Она начинает шагать бодрее. Сердце у меня заходится.
– Для тех, кто в первый раз, объясняю, – говорит Елизавета Константиновна. – На барьер заходим на рыси, никуда не летим, понятно? В момент прыжка становитесь в полевую посадку. Руки строго за гриву, слышите меня? За гриву! Встали, прыгнули, до четырёх досчитали, сели. Всем понятно?
Я радуюсь, что вчера посмотрела видосы и теперь знаю, что такое полевая посадка.
– Ладно, поехали рысью. На полевой! – командует Елизавета Константиновна.
Все привстают в стременах, едут, слегка покачиваясь, и я тоже привстаю и еду за ними. Вроде ничего, получается. Потом Елизавета Константиновна велит заезжать на кавалетти[3] – это оказались те самые доски посреди манежа. Мы едем друг за другом, я пристраиваюсь за папой, и рысь становится более редкой, когда Спарта перешагивает через доски. Меня качает чуть больше, но привыкнуть можно. Потом мы садимся в седло и поднимаемся на полевую только на самих кавалетти. Потом опять в полевой – и по кругу всё снова.
– Хорошо, – говорит Елизавета Константиновна, когда мы отъездили и передохнули, а сама берёт хлыст и становится к первому барьеру. – Ездой налево, жёлтенькое, покатились. Кто там первый? Золушка? Таня, давай, твоя лыжня.
Таня как раз едет по прямой к барьеру, и никого перед ней нет. Даёт лошади шенкель, та идёт галопом. Толчок, Таня чуть заметно привстаёт – и Золушка легко перепрыгивает барьер, почти не заметив, кажется, просто перешагивает его.
– Ничего, хорошо. Только я как сказала заходим? Рысью. Станислав, следующий! – командует Елизавета Константиновна.
И тут до меня доходит, что лошади выстроились в очередь и что я вот-вот поеду тоже! Сердце заходится, ладони становятся влажными.
А папа уже поворачивает коня на барьер.
Изумруд видит его. Разгоняется. Прыжок!..
И папа спокойно отъезжает с другой стороны. Как будто ничего и не было. Я даже не успеваю заметить, как у него это получилось.
И слышу:
– Валя, поехали. Спокойно. Не держи её.
Но я и не держу. Стоило мне завернуть к барьеру, как со Спартой что-то происходит. Как будто у неё между ушами загорается красная лампочка: она вытягивает шею, сама вся вытягивается в струнку, набирает скорость – и несётся со всех ног!
– Грива! – слышу я, в последний момент выкидываю вперёд руки и только привстаю, как уже понимаю, что мы перелетели на другую сторону.
И Спарта тут же останавливается как вкопанная. Больше ей неинтересно.
– Ничего, Валь, для первого раза нормально, – слышу голос Елизаветы Константиновны, но сама не очень понимаю, что это было и что в этом нормального. – Похлопай и отъезжай из-под барьера. Следующий.
Я хлопаю Спарту по шее и двигаю её обратно в ту же очередь. Сердце колотится, но это уже не страх, а восторг: получилось! И как это круто! Хочу ещё!
«Ещё»