пухлые губы хороши без улучшений. И короткое каре мне очень идет, наконец я нашла свою прическу.
– Дорогая, тебе сколько лет? – сразу нанесла удар в нежную сердцевинку Ирка.
– Двадцать девять.
– Почти тридцать, дорогая. Все. Последние недели твоей молодости тикает. Для мужчин ты просто перестанешь существовать. Для них и двадцать – уже много, но приходится смириться, что свеженьких на всех не хватит. Но бабы после тридцати интересуют только мужиков после пятидесяти, и то самых завалящих.
– Ир!
– Что, неправда? – она сощурилась.
– Правда… – я упала обратно в кресло и с горя отхлебнула остывшего чая с чертовым чабрецом. – Но можно было как-то понежнее.
– Тебе скажешь понежнее – ты, задрав хвост, помчишься на поиски приключений. Пока поймешь, что ничего лучше не светит, Олега уже подберет кто-нибудь поумнее.
Ирка пошла заваривать новую порцию чая, а я осталась осмыслять наш разговор. Обиднее всего, почему-то, было за прическу. Вот так мучаешься всю жизнь с волосами: экспериментируешь, стрижешься, красишься, отращиваешь, восстанавливаешь, и только-только найдешь то, что тебе наконец идет – а все, молодость прошла, заворачивайтесь в простыню и ползите на кладбище, только укладку не помните. Не успела порадоваться, как уже все.
Я вышла от нее ближе к полуночи на свежий осенний воздух, вдохнула пронзительную октябрьскую ночь и почувствовала легкий укол вины из-за того, что так и не рассказала ни про начальника, ни про соседа. Сама понимаю, что это плохие варианты. Но какого-то покаяния, убежденности в том, что смотреть в ту сторону не стоит, мне не хватило. Мой грех остался при мне – скрытый, и от того особенно тягостный.
Это рождало тревогу – из-за отсутствия тревоги.
Раньше я приносила свои плохие решения маме, потом начала Ирке – они отговаривали меня, вразумляли, я соглашалась и со спокойным сердцем следовала их советам.
Теперь же я… не хотела, чтобы они меня отговорили.
Недобрый лес и прочие неприятности
Женщина, чувствующая вину, крайне полезна в хозяйстве.
В воскресенье я проснулась раньше Олега, на цыпочках выбралась в ванную, почистила зубы, накинула домашнее платье вместо штанов и футболки, плотно прикрыла дверь в комнату и вручную замесила тесто на блинчики.
Утро – не лучшее мое время, так что обычно я питаюсь бутербродами или яичницей, а по выходным вообще завтракаю в обед. Но сейчас мне хотелось сделать для Олега что-нибудь особенное, чтобы искупить свою вину за мысли о расставании.
Ничего более подходящего на роль епитимьи, чем вечно подгорающие блинчики, от которых ни на секунду нельзя отвлечься, я и представить не могла. В холодильнике нашлась сметана, в шкафах джем и мед, и к тому времени как заспанный Олег выполз на кухню, я даже сварила кофе в турке, с трудом найдя старые запасы молотого.
– У нас праздник? – поинтересовался он. – Кто-то умер, кто-то родился, кто-то сдох далеко в лесу?
– Я просто очень тебя люблю! – я быстренько чмокнула его, увернувшись