Проклова шушукалась с Аней Самохиной и Наташей Гусевой, а многочисленная съемочная группа всё подкатывала и подкатывала огромные чемоданы, сумищи, кофры…
С изяществом циркуля стремительно прошагал Гайдай, сражаясь с ярко-красной «аляской». Он то ли натягивал ее, то ли пытался снять.
– Миша, приветствую!
Я с почтением пожал правую костлявую кисть нашего классика.
– Здравствуйте, Леонид Иович.
– Ваша бесценная супруга – настоящий клад! – стал уверять меня режиссер, отчаявшись попасть левой конечностью в зловредный рукав. – Мало того, что Рита прирожденная актриса, спортсменка, комсомолка и просто красивая женщина, она еще и муза! Весь фильм теперь станет другим!
– Ну-ка, ну-ка! – заинтересовался я, поглядывая на музу, чьи щеки заметывались румянцем.
– Во-первых, ее героиня больше не Лида Арькова, – горячо толковал Гайдай, – а Лита Сегаль!
– Да это мою однокурсницу так звали, – робко вмешалась Рита, – она откуда-то из Белоруссии…
– Главное, что звучит! – воскликнул Леонид Иович, и произнес, словно пробуя на вкус: – «Лита Сегаль, расхитительница гробниц»! Каково?!
– Это не я, – зарумянилась девушка, – это Мишина идея…
Мне сразу пришел на ум давний пересказ голливудской картины про Лару Крофт, еще не снятой в этом времени. Надо же, запомнила…
– Снимайте скорее! – широко улыбнулся я. – Хочется же посмотреть!
– Осенью, Миша! – хохотнул Гайдай. – Осенью!
Бархатно ударил гонг, и чувственный женский голос разнесся по гулкому залу:
– Объявляется посадка на рейс номер триста тридцать три «Аэрофлота» Москва – Шеннон – Гандер – Гавана. Пассажиров просим пройти к терминалу номер два…
– Товарищи! – возопил режиссер. – На посадку! Паспорта, билеты…
И актеры шумною толпой двинулись за Гайдаем.
Наскоро потискав Юльку, я сунул Рите в карман энную сумму в долларах, журча:
– Будете по два часа скучать в Ирландии и Канаде, так хоть пирожочком угоститесь… Гамбургерчиком…
Бесценная супруга ощупала купюры, и сделала большие глаза.
– Ну, ничего себе – пирожочком!
– Пригодится в хозяйстве!
Рита с чувством меня поцеловала, а Юлька никак не могла дотянуться. Пришлось самому наклоняться к подставленным губкам.
– Чмоки-чмоки, папусечка! – запищала девочка, и обе красавицы поспешили вдогонку за киношниками. Секунда – и все перетасовались.
Проклова с Видовой что-то с жаром внушали Рите, Самохина сюсюкала с Юлей, но тут мой сын взял сестричку за руку, и та не стала вырываться.
А я глядел им вслед, и грустил. Бывает со мной такое, накатит иногда печаль. Что толку изучать время, когда нет сил замедлить его беспощадный бег? Вот, уже тридцатник разменял…
Хотя, мне ли жаловаться? Что ни говори, а моя «новая» жизнь удалась – яркая, временами бурная, переполненная событиями, подчас странными и удивительными. Чего тебе еще, старче?
Мои губы искривились усмешкой. Житие далось мне дважды, но как же иногда