жалостно смотрел на меня. Это потому, что я его от матери отнял. Будто и впрямь понимал, что я его с рук сбыть собираюсь. Чувствительность с животными – это, понятно, баловство одно, а то как же бы мы иначе есть их могли? Но когда ты один, вроде как я был, то с ними поневоле сживаешься. Посмотреть на стадо коров – будто все как одна. Ан нет. Все они разные, и во всем стаде двух одинаковых не сыщешь. У каждой свой нрав есть, на других непохожий. Можно сказать, совсем как люди – одна шалая, другая ласковая. Есть смышленые, есть глупые, а есть и вовсе даже умные. Очень ошибаетесь, если думаете, что все они одинаковые. С этим телком мы друг друга понимали. Бойкости в нем было хоть отбавляй, и вечно он со мной силами помериться норовил. Я его есть заставляю – не ест, из стойла гоню – не идет, я его в стойло – он опять не идет. Таким уж поперечным уродился. Таким и оставался до конца.
На ярмарке было людно. Полевые работы почти закончились, и у людей досуг появился. Привязал я у пристани лодку, взвалил телка на плечи и попер его вверх по ступеням. Он барахтался что есть сил, просто сладу с ним никакого не было. Наконец я его спустил на землю и накинул ему на шею веревку. Он рвался, пока я петлю как следует не затянул, – тут уж ему пришлось это дело бросить, чтоб не удавиться. Ну, говорю, теперь можно тебя и на рынок вести. Мы проталкивались сквозь толпу. Если кто со мной здоровался, я отвечал. Знакомых встретилось мне не больно много. На рынке все имелось, кроме рыбы. Представляешь, до чего дожили! Только и было рыбы, что бочка соленой селедки в магазине при почте. Я поинтересовался. Оказалось, что и это привозная. Можно этому поверить, я тебя спрашиваю? Давно я здесь не был, и дух свежего портера, который шел из дверей переполненного трактира, меня соблазнил. Я подцепил какого-то мальчонку. Подержи-ка, говорю, сынок, мне телка, пока я кружку портеру опрокину, – получишь три пенса. Четыре, говорит, да пряник с изюмом, тогда по рукам. Ну, видно, у тебя отец барышник, говорю я. Ладно, договорились. Я передал ему веревку и вошел в трактир. Гомон там стоял. Я подошел к стойке и спросил себе кружку. Мне запах здесь нравился. Пиво, пряности разные, сыромятная кожа. Благодать! Портер был лучше не надо, да только допить мне его оказалось не судьба. Услышал я, что мальчонка меня кличет. Он заглядывал в окно, строил рожи и тыкал куда-то пальцем. Я вышел к нему.
Теленок-то, говорит, убег. Дал мне раза в живот, черт окаянный, и поминай как звали. В какую сторону? спрашиваю. А пес его знает. Я поглядел по сторонам. Смотрю, поближе к центру города суматоха какая-то в толпе. Я двинулся было туда. Но тут мальчонка в меня вцепился. Эй, кричит, он мне живот покалечил! Возмещай-ка мне сначала убытки. Я тебе, пожалуй, возмещу по заднице, сказал я, ты уговор не выполнил. Я папке на тебя пожалуюсь, сказал он. Он тебя съест. Я не удержался и захохотал. Кинул ему монетку в один пенс и пустился вдогонку за своим теленком.
А он уж успел добраться до телячьих рядов и затесался среди телят. Только завидел меня – и как бросится наутек! И что б вы думали? Все остальные телята, штук эдак двадцать, как один,