что у Федора с датами проблем не было, и инквизитор, по доброте душевной, не иначе, заблаговременно напоминал о важных событиях то Ивану, то его дочери.
Из-за двери показался патрульный инквизитор, с которым Грозная-младшая приехала в отделение, Василий, тихим покашливанием привлекший внимание Грозной-старшей. Та еще раз осмотрела дочь, убедилась, что цветом лица та больше не сливается со стеной, да и вообще подает больше признаков жизни, и вышла. Мира снова осталась в компании Федора и местной медички. Кажется, ее звали Альбиной, но Мира не запомнила, тогда все усилия уходили на сохранение “состояния стояния”. Инквизитор мягко погладил мелкую магичку по волосам, неожиданно хмурясь. Привычный мышиный цвет словно чуть потемнел, будто тонкий слой пыли сдули. Но в неярком освещении ему могло и показаться, так что обнадеживать девушку проявлением большей склонности именно к собственно боевой магии пока не стал. Тем более, что в дверях мелькнула голова Оксаны:
– Мира, пойдем, расскажешь, что случилось, и поедешь отлеживаться. Федь, захватишь к себе? Хочу, чтобы она под присмотром была.
– Без проблем.
– А отец? – Мирослава вышла за матерью, надеясь, что не слишком заметно вписалась плечом в дверной проем.
– Должен быть на пути в “заповедник”. Во сколько у тебя первая пара? Успеешь?
– Нам ко второй, еще и высплюсь, если все это не затянется, – она аккуратно ухватилась за материнский локоть.
– Не должно. Тут даже при всем желании тебе какие-то претензии предъявить нельзя. Вот если бы ты его чем-нибудь приложила…
– У меня была такая мысль. Но решила не связываться. Не была уверена, что две драки подряд – хорошая идея.
А еще был риск не рассчитать силы. Утопленников или брали живьем, используя исключительно физические методы и ряд заклинаний, однозначно неспособных дать какие-то побочные эффекты, или устраняли на месте. Чаще, конечно, последнее, если такие зависимые доходили до стадии неадекватного поведения, значит, последствия уже необратимы. Впрочем, жалеть о них обычно уже было некому – на слезы подсаживались не в поисках эйфории, а в поисках забвения, они приглушали эмоции, делали мир нечетким, неярким, тихим, словно сквозь толщу воды. Столкнувшись с таким впервые, тогда – только в теории, Мира была в шоке. Кажется, ей было двенадцать или что-то около того, и отец долго и вдумчиво разговаривал с ней, в том числе, о том, что иногда кажущаяся жесткость – на самом деле милосердие.
В кабинете, на котором девушка с ухмылкой рассмотрела имя собственной матери, ее ждала все та же пара патрульных и незнакомый инквизитор, исходящий от которого запах ладана и воска на миг вышиб воздух из груди, заставил задержать дыхание.
– Итак, Мирослава Ивановна, – инквизитор сверился с бумагами на столе. – Расскажите о событиях сегодняшней ночи.
– Я вышла побегать, – Мира аккуратно опустилась на предложенное место, машинально прикрывая бок рукой. – У меня проблемы со сном на новом месте, мне обычно