в рифму. Пели и его родители, и все вокруг – остаться в стороне было невозможно. Это происходило как бы помимо воли человека, просто что-то изнутри выступало наружу, заслышав ожившую в тысяче голосов фронтовую песню и спеша с ней слиться.
Трудно описать это состояние. Лешка никогда такого не испытывал, а поглядывая изредка на родителей, понял, что и они поражены происходящим. Он чувствовал себя растворенным во всей этой людской массе, в этом шествии, в звучных могучих песнях. Он словно перестал быть отдельным, обособленным от мира мальчиком Лешей, но при этом не потерял себя, не ощутил угнетения или какого-то страха. Ему случалось уже теряться в больших толпах – тогда он метался в панике, судорожно искал знакомое лицо или место – но то, что происходило теперь, было совсем иным. Он, напротив, чувствовал себя ужасно большим и сильным, в каком-то смысле он ощущал себя всей этой людской рекой, но в то же время – лишь малой частью ее. Впервые Лешка почувствовал тогда по-настоящему, что значит «вместе».
Время текло незаметно. Странно, но ни жара, ни жажда не волновали их. С азартом они шагали вперед, подхватывали всё новые и новые рождавшиеся где-то в недрах толпы песни. Вот уже подошли к Мамаеву кургану. Отец первым увидел выросшую впереди фигуру «Родины-матери» и, перекрикивая царивший вокруг шум, указал на нее сыну:
– Лешка, смотри, вон она!
Мальчик повернул голову туда, куда устремилась отцовская рука, и разинул рот в изумлении. Он, конечно, уже знал знаменитую статую по фотографиям, но увидеть ее вживую было совсем иначе. Словно мифическая богиня, она возвышалась где-то далеко впереди, и казалось даже, что она парит в воздухе, над поросшими зеленью склонами кургана.
Первые ряды шествия уже медленно поднимались по ступеням монумента. Вскоре начали восходить и родители с сыном. Манящая статуя теперь исчезла из виду – ее заслонил собой могучий солдат-исполин, словно выросший из скалы. «Стоять насмерть!» – гласила размашистая надпись на монолите. Лешка засмотрелся на солдата, похожего на античного героя из книг, Геракла или Ахилла. Вдруг отец тронул его за плечо:
– Оглянись назад!
Мальчик повернул голову. Позади распластались склоны кургана, город и Волга. Живая людская река текла по широкому проспекту, поднималась на монумент. Река догоняла их, уходила вперед и рассеивалась лишь на площади перед вершиной. Трудно было даже представить столько людей, а увидеть наяву – просто перехватывало дыхание. Молодая семья остановилась у могучего солдата-колосса и завороженно наблюдала, как серого исполина словно омывают всё прибывающие людские потоки. Казалось, на это можно смотреть вечно. Но нужно было двигаться дальше.
Впереди была вершина Мамаева кургана, «Родина-мать». Здесь, на площади перед последним подъемом, народу было меньше. Люди собирались в небольшие группы, отходили в сторону, присаживались, хором запевали песни. Такие компании были словно небольшие огни, у которых хотелось задержаться,