мой перевернулся.
И стал я другим человеком, но не в намерениях веры своей (она так и осталась непоколебима и крепка. И даже стала крепче), но поскольку благодарность Господу, переполнила душу мою, словно чашу, за то, что дарована была мне такая близость к тайне неизвестной остальному суетливому миру. К тайне, которая стала разрастаться внутри меня с каждым днем, превращая в человека особенного и избранного.
Не многим когда-либо станут доступны для понимания чувства восторга и эйфории, до слез переполнивших меня, при первом благоговейном прикосновении. Я недостойный муж человеческий, обычный скромный викарий, держал в руках голову архиепископа, и в то же время шепотом возносил молитву Господу за такое счастье.
Лишь археологам, впервые проникнувшим в египетские пирамиды. Лишь геологам, нашедшим неиссякаемое драгоценное месторождение. Лишь прыщавому поллюционирующему девственнику, впервые узревшему перед собой обнаженным объект обожания (да простит Господь за греховное плотское сравнение, но невероятно похожее), будут понятны мои острейшие чувства.
Каждый вечер, после церковных служб и суетливых хлопот, коих в течение дня происходило немало, я торопился в тайную комнату, ведомый необъяснимой мощной силой, тянувшей меня к голове.
На протяжении долгих зимне-весенних вечеров я проводил время изучая досконально свою голову (а у меня были все основания считать ее своей). Благоговение, любовь, преклонение, все это перемешивалось во мне, рождая невероятно яркие реалистичные картины происходившего в те времена, когда голова составляла одно целое с туловищем.
Надеюсь, Господь когда-либо простит дикую страсть, охватившую меня. Но со временем, уже просто держать ее в своих руках мне становилось недостаточно. И каюсь, я пошел на преступление недостойное моего сана. Однажды, уходя из собора, я, не в силах больше расставаться с ней – такой родной головой Саймона, спрятал ее в сумке и на ночь унес с собой.
Однако как это часто происходит с преступниками, первое преступление повлекло за собой второе, еще более ужасное. Но в моем положении столь необходимое. Для того, чтобы не вызывать подозрение на свою голову, отсутствием основной намного более ценной головы, я подменил оригинальную голову Саймона Садбери, головой кузнеца Джека Смита.
О прошу! На коленях прошу я прощения. Умоляю! Господи! Прости меня! Но что такое обычная голова простого кузнеца, погибшего, не успев даже выйти из паба в пьяной драке от удара Сомерсета Моэма, по сравнению с головой великого Архиепископа!?
Да. Мною самым постыдным образом была разрыта могила Джека Смита. Да. Его кузнечная голова была отделена моими руками от других останков. Да. Не без ложной скромности отмечу, тонкую мою работу по доведению головы кузнеца до подобия головы архиепископа.
И для чего все это было сделано спросит недоуменный читатель? Ну конечно же ради моей больной изнуряемой тоской и разлукой страсти. Страсти по уникальной, прекрасной, хранящей