Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 2
есть сама гармония, а всё остальное – «ничто», включая феодализм и криминалитет, которых гармония держит также за безличность, т.с. «временно исполняющих», поскольку не терпит ни малейшей конкуренции, поэтому в стремлении к идеалу гармония рано или поздно обращается к методу зачистки всего (а если это невозможно по каким-либо причинам предпринимает все усилия, чтобы элемент покинул систему), кто, так или иначе, имеет влияние на общую атмосферу, переводя всё состояние «крепости» в ценнейшее для нее положение «0» – это и есть конечная точка постановки балансирующей справедливости. Поэтому гармония, это единство не объединяющегося, другими словами – ломка через колено, но которое гармония позиционирует за идеальное устройство, которым все элементы обязаны быть довольны и счастливы одной лишь мыслью о лучезарности и сверхсмекалистости направляющего пути скорейшего остановления для сохранения потенциала движения.
Система криминалитета существует в мире свободы, т.е. из тюрьмы криминал выходит на свободу, на волю, и в действительности это жаргонные понятия, ярко демонстрирующие насколько природа бандитизма прописалась в мире людей всеобщим употреблением этого выражения в положительном аспекте. Честный же человек пребывает в состоянии повседневного житья, которое вовсе не свобода (в Евангелие это притча о блудном сыне). Поэтому, свобода и житьё (и вообще жизнь) являются антагонистами друг друга. Свобода есть условие, т.е. правило существования, которое, исходя из этого, является позицией законничества, в котором, соответственно, существует только принцип выживания. Со своей стороны, житьё не есть свобода, поскольку обременено зависимостью, лишь относительно меньшего размера, чем прежнее, крайне несвободное. Поэтому житьё лишь относительно свободно, и своим фактором уже входит в процесс творчества, хотя бы даже по обстоятельству необходимости приспособления.
Свобода есть выражение крайней, пиковой, высокой необходимости, и поэтому она с омерзением смотрит на умеренную необходимость житья, отторгает ее, как низшую, но не абсолютно чуждую по природе. Поэтому житьё находится в положении между абсолютной свободой и абсолютным творчеством, склоняясь либо туда, либо сюда, а свобода, поскольку в «единстве противоположностей» она несвобода, стремится обрести устойчивость в несвободе, используя умеренную свободу в своих интересах, что, в свою очередь, является стимулом для появления новых форм, «творчества», процесса рождения-отпочкования, в природе склоняющейся к абсолютной свободе умеренной свободы.
Поразительно, как запутанно, словно в цепи испорченной телефонной линии, в мире людей выражается природа Бога и человека одним словом «свобода». Состояние равнозначности условия «свободы Бога» и «свободы человека» переводит человека в бога, а бога в человека, становившись, таким образом, эффектом