у нее было впечатление, что эта ее параллельная невидимая и неведомая жизнь вытягивает из нее значительную часть жизненных сил, либо все дело в том загадочном эксперименте, что над ней, по-видимому, провели в парапсихологической лаборатории – ведь не на пустом же месте у нее возникла эта амнезия! Не в пример своему суперактивному брату она была равнодушна к внешней жизни, будущей специальности и всему тому, что так волнует девушек ее возраста. Поэтому и до Виктора с личной жизнью у нее как-то не ладилось, хоть поначалу молодые люди довольно активно обращали на нее внимание (Аня была нестандартно хороша собой, загадочна и очень начитанна). Но в дальнейшем отношения быстро разлаживались, и дело было даже не в том, что Аня сама отшивала своих кратковременных кавалеров, но происходило это как-то само собой, словно некто свыше нашептывал им, что продолжение отношений с этой девушкой по непонятной причине невозможно. В ней и вправду словно бы отсутствовали те самые женские флюиды, которые в соприкосновении с мужскими флюидами еще до физического контакта рождают чудесную силу взаимного притяжения между полами. Тут была какая-то загадка, и впоследствии некоторые знакомые по секрету признавались Аниному брату, что от нее словно бы исходила волна отчуждения, через которую невозможно было пробиться. Видимо поэтому ни одного серьезного романа у нее, вплоть до Виктора, не было. Впрочем Виктор был крепким орешком и пока держался.
То же касалось и учебы. Ни один из изучаемых в школе предметов Аню не интересовал, училась она ровно, в основном на четверки, но без увлечения, словно не понимала, зачем ей это надо, и единственное, чему предавалась с упоением, были книги, особенно те, которые имели хоть малейшее отношение к непознанному и загадочному, хотя в советское время таких книг было немного – ну, разве что Гофман, Гоголь, Эдгар По, Одоевский, А.К. Толстой, Грин, Братья Стругацкие, Станислав Лем. Особенное же впечатление на нее произвела не так давно напечатанная в «Иностранной литературе» «Чайка по имени Джонатан Ливингстон» Ричарда Баха, поскольку ей вдруг показалось, что эта книга немного о ней и о той второй жизни, о которой она никак не может вспомнить.
Аня вытащила из холодильника первое, что попалось под руку (благо все это оставалось в нарезанном виде после вчерашних поминок) и села завтракать… или обедать – она взглянула на часы – полчетвертого, по крайней мере не ужин, хотя, как сказать, сейчас ведь середина ноября, темнеет рано. Да, семнадцатое ноября, тысяча девятьсот семьдесят пятого года, и она – Ромашова Анна Михайловна, 19 неполных лет отроду, без определенных занятий, не замужем. Хорошо, хоть это помнит, а то от люминала совсем мозги расплавились.
Впервые после смерти мамы она сильно проголодалась и набросилась на салат Оливье и бутерброды с дефицитной рыбой и икрой. Ого, что-то новенькое, или мама все же отпустила ее от себя и у нее появились первые проблески интереса к жизни, пусть даже в такой утробно-физиологической форме. Нет, надо