а жизнерадостного, но слегка тревожного человека с чувством юмора, целями и мечтами – я обнаружила сгусток травм, коими жизнь меня щедро одарила. Уподобляясь классикам, что использовали страдания в качестве топлива для своего творчества, я взглянула и на свои травмы, как на капитал.
Фундамент всей будущей жизни закладывается в детстве. Идеальный стабильный фундамент состоит из доверия, базового принятия, предсказуемости, спокойствия, надежности.
Из своей семьи я вышла щедро одаренной не полезными навыками для жизни и приданным, не родительским теплом и финансовой подушкой безопасности, а психотравмами. А вместо фундамента родители водрузили на мои плечи груз из смеси обломков заботы, внимания и огромных запасов «удобрения» … Однако, будучи любознательной, я выяснила: переработанное, то есть высушенное «удобрение» – кизяк – хорошее топливо… Как и переработанные травмы.
И все же невысушенное тяжеленное вонючее «удобрение» из травм грузом давило на меня перманентно и сильно усложняло жизнь. Тащить этот груз, было сродни труду Сизифа. Этот груз причина того, что я, обладая малым весом, являюсь непомерно тяжёлой. Этот груз я – сверхмеры навьюченным верблюдом, всю жизнь носила тяжелейшей ношей. И этот груз мне мешал набрать высоту.
Книга о самом важном и самом опасном периоде в жизни каждого человека – детстве. Детство влияет на всю жизнь, и является ценным питательным ресурсом.
Книга о насилии. Его в моей жизни было так много, что грех не поделиться им в рассказе. Его в моем жизни было так много, что я сделала выводы.
Дети, униженные побоями и наказаниями, лишенные тепла и ласки формируют равнодушное и агрессивное общество, где «сильный слабого съест», «человек человеку волк» и «моя хата с краю»; где ироничная и циничная фраза из комедии: «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих» воспринимается буквально и как девиз… Не каждый, кто подвергался насилию, становится маньяком и злодеем, но скорее всего каждый злодей и маньяк был подвержен насилию.
Несправедливого наказанные дети, воспитанные побоями, вырастают в раздражительных и озлобленных взрослых с повышенным уровнем агрессии, склонностью к жестокости, насилию и аддикциям. Взрослые, выросшие на культе силы, редко умеет договариваться.
Проявление жестокости и насилия словно вшиты в культурный код. Легализация насилия происходит через безобидный маленький воспитательный шлепок по пятой точке, перерастающий со временем в «бьёт значит любит», а позже вовсе превращается в большую войну.
Дети, наученные примером родителей уважению себя и окружающих, пониманию границ своих и чужих, состраданию, способности брать и нести ответственность, могут сформировать иное общество: сильное и стабильное, надежное и безопасное.
Ребенок – не просто продолжение рода. Каждый ребенок – будущее общества, где родителям сегодняшних малышей предстоит состариться, а став немощными и слабыми, пожинать плоды воспитания своих детей.
Глава 1. Осень.
Выходной.
События одного чрезвычайно насыщенного дня проехались по мне асфальтоукладчиком. Махина разломила и раздробила каждую мою кость, и напоследок получившаяся безжизненная лепешка прошла мясорубку. Не знаю, что травмировало меня больше: внезапный обстрел, убийство человека на моих глазах, или допрос, после случившегося.
Пытаясь переварить произошедшее, я только хотела, как прежде, выкурить хотя бы одну сигарету. С заложенными ушами хорошенько затянуться почти невозможно. Пребывая в сильнейшем стрессе, я хуже соображала и не понимала абсолютно ничего… Особенно, что следователи – не защитники, а скорее – нападающие.
– Почему ты ответила, что ничего не видела? – возник вдруг мент у черного входа.
Милиционер кричал очень громко, что я поняла, заметив, как он покраснел и вены на его лбу и шее вздулись. Скукожившись от ужаса, я сидела в компании повара Егора у двери, на пластиковом ящике, что служил работникам кухни табуретом. Я была окутана густым липким туманом, и пыталась, как черепаха спрятаться глубоко в свое теле… Соображать и осознавать реальность было сложно.
“Почему я – что? Я ведь ничего не говорила. Или что-то ответила им, когда спускалась?”
– Ир, послушай! – подошла ко мне Верка незадолго до мента.
С началом внезапного обстрела, обычно неповоротливая Вера, резко запрыгнула в ресторан.
– Скажешь операм, что мы ничего не видели, ладно? – продолжала моя коллега – Так велел директор, нам не нужны проблемы. Слышишь? Камеры наблюдения все равно не работают, они не узнают, где мы были… Ира, ты слышишь меня?
Странно, но, как и всех остальных, я слышала Веру хуже обычного. Она шептала и во мне открылась способность читать по губам.
Во всей этой суете я думала об одном: “Меня здесь быть не должно. Это же мой выходной! Зачем? Зачем я согласилась?”
Оля, чья смена стояла в этот день, позвонила утром. Как никогда прежде, она целых полчаса настойчиво уговаривала меня выйти на работу вместо нее, а я полчаса держала оборону.
– Деньги