небезосновательно сказать: хуже пожара, но в девяностые мы этого не боялись. Наверное, потому что было чего и похуже бояться. Времена были жёсткие. Много чего плохого происходило в стране.
Однако, я пишу не об этом.
Переезд состоялся. Потом нужно было обустроится и, конечно, устраиваться на работу. Новая родня была уверена, что я пойду в нефтянку, но я решил, что в одну реку два раза не входят и имел другой план. Вкусив телевизионной кухни и поняв, что именно это меня влечёт в данный конкретный момент, для себя решил, что продолжу, а вернее начну телевизионную карьеру. Понял, что это моё, как говорится. Было только одно «но». Проведя много недель в творческом угаре. Выдав «на-гора» немало телевизионного контента (кое-что, кстати, было вполне себе сносного качества), я не получил за свой труд хоть какого-то, а если сказать верно – никакого вознаграждения. И самым ярким моментом, отпечатавшимся в моей памяти, стали слова «о поиске», то есть мне было сказано, что я могу искать интересный материал и делать. Чтобы было понятней – конкретного задания не было, а следовательно, не было конкретного вознаграждения. Поэтому моими первыми словами в разговоре с директором были именно требования конкретной постановки целей и обсуждение зарплаты. И закрутилось…
Я стал ведущим новостей и новостным корреспондентом, параллельно учился монтажу и работе с камерой, тому, чего нельзя было в предыдущей компании. Оборудование отличалось. Если в первой работали на BetaCam, то здесь в ходу был обычный VHS и монтажный пульт был попроще. Жизнь кипела ключом, и я практически ничего не замечал. Горел работой. Директор это увидел, и я стал специальным корреспондентом, а моей работой стали самые злачные места города, начиная с неблагополучным семей, заканчивая наркоманами, коих становилось всё больше. Я был бескомпромиссным в своих репортажах (вспоминаю сейчас и мне немного не по себе), все кто нарушал этические нормы, нормы морали и человеческие законы были для меня ниже моего достоинства (не до конца использованный юношеский максимализм продолжал жить во мне), больше всего доставалось, почему-то, алкоголикам, которые плевать хотели на своих детей. До сих пор помню, как это меня бесило. Они вдвоем сидят и бухают, а ребенку пожрать нечего. Сука, как же закипало внутри, удерживало присутствие рядом милиции и представителей комиссии по делам несовершеннолетних, иначе планка могла упасть и случиться непоправимое. Именно тогда, после десятка походов по таким вот семьям, я понял, я узнал о безусловной детской любви. Дети переживали и защищали своих родителей-алкоголиков, они готовы были на что угодно, лишь бы родителей не забрали, лишь бы они продолжали оставаться рядом, несмотря ни на что. Они любили своих родителей и плевать им было на остальное. Это, собственно, и предрешило мою дальнейшую телевизионную судьбу. В один прекрасный день я понял, что не хочу больше делать это – учить, взрослых, в принципе людей, жизни, рассказывать им «Что плохо, а что хорошо», пытаться устроить им и их детям судьбу, пытаться за них что-то решить.