вокруг. Словно серебряная трава под сильным ветром в степи. Потом мы стали укладывать кильку в открытые ящики. Надо было брать каждую рыбешку в отдельности, для того чтобы удостовериться, что это именно килька, а не салака, и не минога, и не кит, в конце концов.
Детки, там, в Москве, когда вы на октябрьские праздники полезете с вилками за килечкой, кто из вас вспомнит о рыбаках?! И не надо, не вспоминайте.
Я сварил ребятам обед – щи из консервов и гуляш с картошкой. Впятером мы сели за стол. Я очень волновался. Валлман опять вытащил бутылку, а Стебельков сказал, потирая руки:
– Дух, Дима, от твоего варева чрезвычайный.
Он проглотил первую ложку, вылупил глаза и даже посинел.
– Что такое, Володя? – спросил я. – Обжегся?
– Зараза ты, – ласково сказал он и стал есть.
Ребята-эстонцы после первых глотков засмеялись, а Антс хлопнул меня по спине и сказал:
– Силен.
– Что такое, ребята? – спросил я. – Соли, что ли, мало?
– Кто она? В кого ты влюбился?
Я попробовал щи и тоже поперхнулся. Пересолил. Ребята все-таки подчистили свои тарелки. Они пили водку, и вскоре им стало все равно, много соли или мало. Может быть, поэтому они сказали, что гуляш вполне сносный. Но я не стал есть щи, не притронулся к гуляшу и даже боялся взглянуть на водку. Случилось то, чего я больше всего боялся, – меня мутило. Снизу что-то напирало, а потом проваливалось. Рот у меня был полон слюны. Вонючий пар от щей, запах водки, красные лица ребят… Потом они еще закурили.
– Отнеси гуляша капитану, – сказал Стебельков.
Я схватил тарелку и бросился вверх по трапу. Увидел над собой небо, перечеркнутое антенной. Мачта падала вбок, потом остановилась и полезла обратно. Мелькнула бесстрастная физиономия Баулина. Он смотрел на меня. Я сделал шаг по палубе и понял, что это произойдет сейчас. Бросился бегом, сунул тарелку в рубку и сразу же к борту. Меня вырвало.
Я травил за борт, и меня всего трясло. Меня выворачивало черт знает как. Потом стало холодно и очень легко, как после болезни. Я лежал животом на борту и представлял себе, как усмехнется Баулин, когда я обернусь. А черт с ним, в конце концов. Я выпрямился и обернулся. Дверь рубки была открыта и моталась из стороны в сторону. Баулин ел гуляш, придерживая штурвал локтем.
– Готово, Дима? – спросил он. – Иди сюда, подержи колесо.
Я влез в рубку и взял штурвал.
– Гуляш вполне сносный, – сказал Баулин.
Целый час до подъема трала мы стояли вместе в рубке. Он мне объяснил, что тут к чему, познакомил с компасом, кренометром, показателем давления масла, барометром, туманным горном. Потом он развернул карту и указал, где мы находимся. Это оказалось так близко от берега, что я даже заскучал. Что со мной будет в открытом море?
Мы шли вдоль Западной Банки.
– Тут везде мель, – сказал Игорь, – нужен глаз да глаз. Видишь, веха в воде? Рюмка книзу – обходим к зюйду, рюмка кверху – обходим к норду.
Так мы с ним стояли и трепались целый час на разные морские темы. Я понимал, что он