стран, подтянутые инъекцией филлеров губы и пёстрый макияж – она всегда бросается в глаза как самое физически красивое создание в радиусе двадцати километров. Она напоминала мне мои школьные годы в старших классах. В это время парни всегда ещё, как бы так сказать поделикатнее… додики: ни мышц, ни мозгов, на лице пубертатное акне, в голове ветер. Девушки же в это время уже заглядывают далеко вперёд. Многих уже не волнует закон – они встречаются с двадцатилетними парнями, в сути всё ещё шкетами, но уже значительно вышестоящими в пищевой цепи шкетами. Безупречные роковые красотки, которых во всей школе наберётся от силы дюжина – с каждого класса по одной-две, уже вовсю цветут. Даже скорее пребывают в сказочном нереалистичном состоянии: кожа идеально гладкая, чистая, прям блестит на солнце, фигура подтянутая, аппетитная, обалденная, одним словом. Всё ещё сохраняется этот миловидный детский оттенок на лице, располагающий к себе и ввергающий жертву в сети полного доверия, но между тем в глазах уже проскакивает хитрый огонёк – они уже скорее всего переспали пару сотен раз со своими бойфрендами – какими-нибудь косячниками-троечниками, на которых равняется вся округа. Такие ещё обычно бывают спортсменами – недостаточно опытными, чтобы осознавать ответственность своих сил, но и достаточно овладевшими профессиональными навыками превращения людей в бифштекс – в общем и целом, опасными. За такими девчонками, что всегда прибиваются к сильным добытчикам, пыталось приударить множество мальчишек, да только всё без толку. Смотришь, смотришь, да вздыхаешь, а потом как охнешь! Видишь, какой-то замухорыш метр с шапочкой идёт с такой конфеткой рука под руку, да очки только свои поправляет, а она улыбается, смеётся. Сколько такого счастливчика не вылавливай, сколько не допрашивай, тот всё равно как рыба молчит. Как так? Ну ка колись! Отвечай, гад! А он молчит и очки поправляет изредка, плечами пожимает, мол, а я откуда знаю? Ну, это скорее исключение из правил, чем стабильность. Обычно ботаники остаются ботаниками до самой смерти: никаких рядом с ними конфеток не видать. Максимум – родная мать.
В общем, об Алле я знал ровным счётом ничего. Мне казалось, что в её глазах я представлялся ничтожным червём, самым низшим созданием в пищевой цепи современного социума. Для неё я всё ещё оставался шкетом, сидящим за школьной партой.
– У неё всё хорошо, хотя она не часто со мной делится своей жизнью. Слишком она занята. Вся в разъездах, семинары свои ведёт, лекции, практикумы. Я в это дело особо не лезу – мы не очень ладим. Она меня не замечает практически лет с четырнадцати, как у неё первый парень появился. Эх, а я ведь её покрывал всегда, не сдавал… – с какой-то тоской протянул Коза. – Да я и сейчас всё тем же занимаюсь, если уж честно говорить. Чуть что, всегда помогу, выручу, а она всё также остаётся противной мелкой сестрицей. Кажется, что с годами ничего не изменится, представляете? Будет нам по семьдесят, а мне всё также придётся покрывать её шалости.
– Прекрасно понимаю. Порой мне тоже чудится, что жизнь моя так до самого древнего