тлений, как вдруг она говорит: «И мне было примерно так же, я ходила в музей. Смотрю на знакомую картину: виноград, сыр и дичь, а рядом кувшин с вином. Читаю: Still Life. И под другим натюрмортом – то же самое. Знаешь, я поняла: действительно, “все еще жизнь”, то есть – жизнь продолжается, понимаешь? Я тогда не знала, как называется “натюрморт” по-английски». И негромко смеется.
Как, откуда догадалась она о том, что мучило меня – в первый день, когда мы встретились? Я с радостью написала бы: встретились и подружились, но – нет, для дружбы нужны были «разгон» и время, а мы расстались вечером того же дня. Осталось в памяти милое, спокойное лицо, словно с картины Сурбарана «Отрочество Мадонны», с крылом темно-каштановых волос вдоль щеки. Запомнился голос, по-украински певучий, и плавное движение руки, когда Аня протянула мне записку с номером телефона.
Через несколько дней наша семья переехала в Бостон, однако Ане я позвонила не сразу: нужно было вживаться в свою still life. Кроме того, я знала, что человек она очень занятой. Кем только не приходилось работать: сиделкой у пожилых людей, секретарем в нью-йоркском колледже, консультантом по трудоустройству новых эмигрантов, программистом… Помимо работы, организовала и вела в Бронксе русский клуб для вновь приехавших. А дома семья, забота о детях и матери.
Звонки были редки, но связи мы не теряли: встретились опять, когда в Нью-Йорк приехали наши общие друзья. Они оказались в центре внимания, как и я полтора года назад; Аня словно отступила на несколько шагов назад, оставаясь в тени. Спокойно, незаметно появлялась она – и снова отступала в тень, уступая место другим. Она делала это ненавязчиво и умело, всегда находясь близко, рядом, но как-то на втором плане. Обернешься – и встретишь ее спокойную улыбку, чуть приподнятые брови, словно ответ на незаданный вопрос: «Я здесь». Я неизменно вспоминала: still life – и улыбалась в ответ.
…Пухла от новых имен и адресов моя записная книжка, шло время. «Много воды утекло» – говорят в таких случаях, и не сразу понимаешь, что утекает не вода – время. Когда в очередной раз я позвонила Ане, казенный голос в трубке сообщил, что номер недействителен. Переехали, наверное; в Америке люди мобильны, редко оседают на месте надолго. Переехали, конечно; в середине жизни другие варианты как-то не приходят в голову – слишком еще сильна и надежна биологическая защита.
Время продолжало течь, а в 2014 году меня пригласили выступить на «Бостонских чтениях». К моему стыду, я ничего про «Бостонские чтения» не знала. Из сайта «Бостонских чтений» запомнились две фразы: «Вход всегда бесплатный, выход тоже» и «Приходите, компания собирается хорошая!» Согласитесь, это располагает.
Приехав с друзьями в пригородный дом, мы спустились в подвал, специально оборудованный для выступлений. Хозяева – милая пара, всех встречали радушно и тепло. Второе поколение – сыновья – занимались технической стороной: съемка, звук. Это было мое первое выступление в Бостоне, и лица вокруг, а потом в зале, сливались в одно облако; старалась запомнить имена – и тут же забывала; спасибо, подруга подсказывала.
Во втором отделении был «открытый микрофон», читали стихи – хорошие стихи… Уют и непринужденность, полное отсутствие снобизма – впечатление от первого вечера осталось навсегда. Расходиться не хотелось. Я узнала, что клуб организовала в прошлом году Анна Агнич, хозяйка этого гостеприимного дома, и весь формат «Бостонских чтений» был продуман ею до мелочей. Очень захотелось расспросить подробней, но силуэт Анны мелькал то здесь то там, она знакомила новых гостей, откликалась на вопросы, успевая ловко менять тарелки, пластиковые стаканчики, все время оставаясь на втором плане. Вскоре гости начали посматривать на часы и прощаться. Мы вышли в прохладный апрельский сумрак, и хозяйка улыбнулась, плавно взмахнув рукой. Темно-каштановые волосы закрыли часть лица, поднятую бровь, чистый высокий лоб. Что-то ворохнулось в памяти – постоять бы еще немного, вот-вот вспомнится. Гости выходили один за другим, меня ждали.
Уже на шоссе, когда машина мчалась на полной скорости, я воскликнула: «Сурбаран!», испугав друзей. И тут же набрала номер телефона дома, из которого мы вышли минут десять назад. Анна отозвалась тем приветливым, милым голосом, который я по-настоящему вспомнила только сейчас. Я сбивчиво заговорила о встрече в Нью-Йорке, о моем приезде – «помните, тогда, в 91-м?..» Обращаться на ты не получалось: миновало больше двадцати лет не-общения, попробуй переступи; напомнила still life.
…Так мы «познакомились» второй раз. Выяснилось, что «Анна Агнич» – это псевдоним, а что мы обе не узнали друг друг друга, совсем не удивительно: спасибо, если зеркало призна́ет через столько времени.
Анна Агнич родилась в Киеве в 1952 году. Пластичная, она занималась в балетной школе, но увлеклась… геологией. Позднее руководила кружком юных геологов, водила геоморфологические экспедиции. Влюбилась в спелеологию: вместе с так называемыми трудновоспитуемыми подростками открыла несколько новых, не известных раньше пещер и картографировала их. Участвовала в поисковых и спасательных работах в Карпатах и на Кавказе, читала лекции от общества «Знание» о древнерусских летописях, что требовало глубокого знания предмета и высокой эрудиции. Закончив Киевский политехнический институт,