снова отказались, недоумевала я и раз за разом спрашивала себя: за какой ужасный проступок забрали маму?
У меня и в мыслях не было обвинять маму. О том, почему она не забирает меня обратно, я тоже не догадывалась. Казалось бы, можно подобрать простые слова и объяснить ребенку, что происходит. Тем не менее никто не потрудился. Я думала, от меня скрывают что-то ужасное, но, скорее всего, меня просто не хотели «травмировать».
Теперь я знаю, что – по крайней мере, поначалу – мама старалась как могла. Она никогда не била нас. Она нас любила, а я обожала ее. Ее арестовали за поддельный чек, хотя потом Дасти признался, что это его рук дело, и маму выпустили, продержав шесть дней. Когда она вернулась домой, на двери висел замок. Через три недели Дасти выпустили из тюрьмы и тут же арестовали снова – теперь за попытку кражи в магазине. Мама сняла новую квартиру, однако почти все наши вещи остались в запертом доме. Мама писала заявления, чтобы выбить продуктовые талоны и пособие на детей, но ей отказали, потому что дети с ней больше не живут. Когда она попыталась забрать нас из-под опеки, ей тоже отказали, поскольку она не способна нас прокормить.
Спустя два месяца после того, как мы попали в приют, судья Винсент Джильо официально передал нас на попечение государства. Мы стали «государственными детьми». Назначенный нам законный представитель был частью исполнительной системы штата Флорида. Правительству оказалось проще заплатить посторонним людям, чем вернуть нас родной маме и предоставить ей пособие.
Как я узнала позже из своего досье, третьей приемной мамой стала Йоланда Шотт. Я помню только бессменные оранжевые перчатки для уборки, в которых она суетилась по дому. Мне до сих пор любопытно, зачем Шотты приняли меня и почему так быстро отказались. Может, меня перевели к ним только на время, пока не подвернется что-нибудь более подходящее, а может, я им тоже пришлась не по нраву.
Затем меня перевели к Хулио и Розе Ортис, у которых я провела тринадцать месяцев. Они жили в том районе Тампы, где дома буквально прижимаются друг к другу. В тесном дворике стоял каркасный бассейн, а поодаль, в небольшом курятнике, жили куры. У Ортисов было три родных дочери, еще четверых детей они усыновили, а сосчитать постоянно сменяющих друг друга приемных детей никто бы не взялся. Некоторых детей привозили всего на неделю, другие, приехавшие до меня, оставались надолго. Пока я жила у Ортисов, в их семье перебывали не менее двадцати детей. Нам приходилось обедать по очереди – на всех просто не хватало места за столом. И хотя от одиночества я не страдала, мне недоставало Люка.
– А вы можете взять к себе моего братика? – спросила я за обедом у смуглой миссис Ортис.
– Хорошо-хорошо, – отмахнулась она, чтобы я угомонилась.
– А когда? – не унималась я и от нетерпения лягнула ножку стола.
– Эшли, сейчас же ступай в свою комнату и утихомирься, – приказала она.
Я демонстративно повернулась к ней спиной и, насупившись, зашагала по коридору. Дойдя до детской, я почувствовала, как нестерпимо чем-то воняет. Я заглянула внутрь и увидела размазанные по стене какашки, а рядом