советской авиации. С одной стороны, это хорошо, потому что нэмцы под Борисовым получили сильный удар по носу, потеряв как бы не целую танковую дивизию. С другой стороны, у нас возникают новые вопросы: кто это сделал, зачем им это надо и какую цену эти таинственные незнакомцы запросят за свою помощь с советского руководства, если с их стороны это вообще не разовая акция? Ну, что скажете, товарищи?
Товарищи молчали, потому что просто не знали, что следует говорить в таких случаях. Первым заговорил Молотов.
– По линии НКИДа, – несколько невпопад сказал он, – на этот счет никакой информации нет.
– Ну ты чудак, Вячеслав, – усмехнулся Сталин чиркая спичкой, – пришел неизвестно кто, неизвестно откуда, неизвестно зачем, и сразу побежал к тебе в НКИД за разрешением повоевать на нашей стороне против немцев. И вообще, быть может, это была только рекламная акция, показ товара лицом. От потери одной танковой дивизии Гитлер не обеднеет, их у него много, а вот Красная Армия пока терпит одни только поражения и отступает, отступает, отступает… Не так ли, товарищ Жуков?
– Все так, товарищ Сталин, – с горечью сказал будущий маршал Победы. – Перед войной мы переоценили возможности Красной Армии, считая, что она в любых условиях сможет разгромить врага малой кровью на чужой территории, и недооценили мощь германской армии и степень коварства Адольфа Гитлера. Но мы победим, обязательно победим, потому что не можем не победить.
– Конечно, мы победим, – кивнул Сталин, – хотя бы потому, что, как говорил Бисмарк, в России нет такого пункта, достигнув которого Германия могла бы праздновать победу. Но вы только подумайте о том, в какую цену обойдется нам подобная война, какие разрушения и людские жертвы нас ждут на этом пути – и все оттого, что перед войной кто-то неправильно оценивал международную обстановку. Но что сейчас толку критиковать одних только военных: тогда все были хороши. Одни увлеклись дипломатическими играми со злейшим врагом в «пакт о ненападении», считая, что началу войны будут предшествовать некие «провокации», а другие не углядели, что на важнейшем западном направлении в нашем командовании окопались предатели и вражеские агенты. Не так ли, Лаврентий?
– Да, товарищ Сталин, – сказал главный инквизитор Советского Союза, – чем больше отдельных групп бойцов и командиров из состава приграничных армий Западного и Северо-Западного фронтов выходит из окружения, тем больше неразрешимых в обычном порядке вопросов у нас накапливается к их командованию, приказы которого в последние предвоенные дни иначе как предательскими не назовешь. И ведь не было же раньше ни одного сигнала о том, что это пробравшиеся в руководство армии шпионы и вредители. А те, кого мы арестовали, но потом, разобравшись, отпустили, сейчас воюют честно, и к ним нет никаких нареканий.
– А, ладно! – хмыкнул вождь, между затяжками. – Что было, то прошло. Кто бежал – тот