нет точно.
Хомиш подождал, еще раз позвал Афи, но, на его счастье, уже никто не ответил, и муфель мечтательно вздохнул:
– Лапочка, Лапочка…
У Хомиша стало сладко во рту, как после пыльцы радости или меда из нее. Он двинулся вперед шагом пружинистым и быстрым. Хомиш уже представил, как они увидятся после долгого расставания, как она удивится его росту, а он будет рассказывать о своей новорожденной рассаде радостецветов, как вручит Лапочке приглашение. Она поблагодарит, а потом он достанет ее милую потерю, а она обязательно подарит ему поцелуй. И уже на празднике он обязательно ей признается в том, что она ему мила.
Нет, он даже скажет, что готов ей подарить любоцвет. Хотя нет, дарить Лапочке любоцвет слишком рано.
«Ну а что, – на ходу размышлял и спорил сам с собой Хомиш, – Фрим уже подарил любоцвет Каве из нашей деревни, а Фрим всего-то ничего меня постарше».
Мечтательный муфель не обращал внимания, что ступает по гигантским глубоким следам, которые оставил тяжелый некто. Он пришел в себя только тогда, когда вышел на огромную поляну без единого крупноствольного дерева. Кудрявые кусты цветущего вальтургия, трава, дикие злаки – все щурилось в зеленых улыбках от ярких лучей высокого солнца. Хомиш пробирался сквозь густую сочную поросль, обходя попадающиеся огромные валуны. Эти развалившиеся громадины, как заснувшие в дороге уставшие великаны, подставляли лучам светила один бок, греясь и лоснясь, а другой бок, поросший мхом, красноречиво рассказывал, что эти «великаны» заснули надолго, если не навсегда. Хомиш иногда облокачивался на их буровато-серые жесткие тела, чтобы перевести дыхание и попить еще мамушиного напитка. Стояла редкая для этой поры тишина, и скусные ароматы сочности и просыпающейся жизни заполняли собой все от земли и до облаков.
Глава 4. Неведомое чудище
– Вот и еще. Ярче яркого, кто ж ты такой?– обратился Хомиш к очередному незнакомому цветку, но тот не проявил желания общаться с муфлем.
Цветы, мой дорогой читатель, не великие охотники разговаривать. В отличие от иных словоохотливых трав и кустарников, цветы говорят мало, и то только когда им задают важные вопросы. Но Хомиш – особый. Он знал язык растений, он понимал чувства деревьев и кустарников, он мог разговаривать с цветами, ведал, какие вопросы достойны их ответов, оттого яркие красавцы охотно посвящали ушастого в свои тайны. Но сегодня муфлю не везло. Уже который цветок он не узнавал, и все как один незнакомцы категорически молчали.
Лапка сама потянулась к растению с крупным огненно-красным высоким венчиком, но замерла в воздухе. Каждый лепесток по краю был ворсист и словно бы обрисован неведомым художником черной каемкой. Цветок вызывал странные, спутанные чувства. От его вида на шкурке муфля появились крохотные бугорки и зашевелилась каждая шерстинка. Цветок же не просто не желал общаться, он даже намеренно отвернулся от путника.
– Чудик! Молчишь? Не бывало такого на этой поляне, – обсмотрел его Хомиш и даже попытался заглянуть под подрагивающую от ветерка чашечку. – Молчишь! Тогда