из России.
– Ну и? – терпеливо поинтересовался Варфоломей. – Может быть, вы все-таки соблаговолите сказать, что все это значит?
– Где она? – вопросом на вопрос ответила Мариам. – Где?
Варфоломей спокойно вынул Лельку из коробки, крайне нежно посадил себе на плечо и с достоинством ответил:
– Если вы о ней, то вот она – перед вами. Мой верный друг и товарищ.
Тут настала очередь изумляться незваной гостье:
– Это вы о ком?
– А вы о ком? – учтиво парировал Варфоломей.
– Так о Танюше, – растерянно произнесла Мариам и наконец стала более или менее внятно объяснять причину своего столь неожиданного вторжения.
– Понимаете, Татьяна не пришла ночевать, чего с ней никогда не бывало, и мы все решили…
«Это ты решила», – подумал Варфоломей.
– …Мы решили, что она осталась ночевать у тебя. Ну, там всякие шуры-муры, любовь-морковь, ты, мол, по этой части, наверно, парень не промах…
Последние слова Мариам произносила, как граммофонная пластинка, с которой соскакивает игла: замедленно и сбивчиво.
– Что же, выходит, ее здесь и не было? – уж без всякой агрессивности, а скорее с угасающей надеждой, спросила она.
– Нет, – ответил Варфоломей.
– Господи… – расстроено, упавшим голосом произнесла Мариам, уже ничем не напоминая ту фурию, которой она совсем недавно предстала перед Варфоломеем. – Куда же она могла запропаститься?
– Ничего, ничего, вы главное успокойтесь, не могла же она исчезнуть…– намерено бодро говорил он. – Сейчас пойдем на завтрак и все выяснится, наверняка, она уже там, в столовой… Вы только подождите, пока я оденусь… – Только теперь с немалым смущением он обнаружил, что весь раунд переговоров с Мариам он так и провел в набедренной повязке дикаря, сооруженной из полотенца. – Уж вы меня извините, – торопливо добавил он, скорее ради проформы – что уж теперь было извиняться!
Наскоро одевшись и запихав Лельку обратно под кровать, он, окончательно входя в роль ведущего, крепко подхватил ожидавшую его Мариам под локоть и уверенной, пружинистой походкой повлек ее к столовой, откуда уже доносились запахи, приятно щекотавшие его ноздри. Да и желудок уже нетерпеливо напоминал о себе.
Каково же было его разочарование, когда Мариам вдруг решительно остановилась.
– Погодите, погодите, – вернувшимся к ней командирским тоном сказала она. – Нам нужно сначала на молитву. Без этого нельзя.
– Но это невыносимо! – произнес не столько сам Варфоломей, сколько его желудок.
– Простите, вы что-то сказали? – переспросила Мариам, сердито приподняв свои изящно изогнутые брови.
– Я говорю: нога болит невыносимо, – попытался сгладить свою бестактность Варфоломей. Он уже догадывался, что во всем, что касается религии, молитв и прочих проявлений верности инплинизма, здесь царят весьма суровые, строгие порядки, которые лучше не нарушать, дабы не стать изгоем.
Действо под названием «Помолимся