глыбы и шершь[27] в заманчивые дали. Полая вода прибывала все больше и больше, заливая улицы…
Шли дни, воздух насыщался ароматом набухающих почек. И там, где еще совсем недавно неслись бурные весенние потоки, рассыпались цветы. Сквозь прель прошлогодней травы зелеными щетинками пробивались они на свет и вспыхивали разноцветными огоньками.
Вечерами, при закате, в пламени кровавых пожаров, в городке, как в Венеции, по улицам двигались каюки и лодки. В них сидели молодые казаки и распевали буйные разбойные песни. Девушки смотрели на них из оконцев своих горенок и томно вздыхали.
На высоких крылечках сидели седобородые старики. Прислушиваясь к удалым песням, они вспоминали минувшие дни – молодость, свою казацкую силу, набеги на Тавриду, Кафу, Синоп, возвращение с лихими, звонкими песнями на славный тихий Дон. Возвращались на стругах, наполненных дорогим грузом, в обнимку с черноокими пленницами…
Чудесно было в Черкасске-городке во время весеннего разлива…
Однажды вечером к городскому стружементу причалили два небольших струга. Со стругов сошли мужчины в коротких кафтанах, в шляпах и черных, до колен, нитяных чулках. Не успели они сойти на берег, как по городу уже разнеслась весть: прибыли царские стольники Кологривов и Пушкин.
Ранним утром следующего дня есаулец, огромный рыжий детина в стареньком атласном кафтане, ходил по тем улицам, где можно было пройти, а где нельзя – плыл на лодке, и оглушающе бил палкой по котлу-литавре, висевшей у него на груди.
– Атаманы-молодцы! – выкрикивал он. – Ка-за-ки!.. Все войско Донское!.. На круг… На кру-уг!.. Честная станица, сходись на беседу ради государева дела!..
И на его зов сходились казаки на городской майдан. Собираясь группами, они взволнованно обсуждали приезд царских стольников.
Илья Зерщиков, долговязый, как цапля, одетый в синий бархатный кафтан нараспашку, из-под которого виднелся голубой узкий шелковый домашний чекмень, озабоченно перебегал от одной группы к другой.
– Браты, – говорил он, – так помни уговор: говори, что, мол, у нас нет беглых холопов… Были, мол, да ушли…
– Не дадим!.. – возбужденно гудел рыжебородый казак в лазоревом зипуне, с жемчужным ожерельем на шее. – Не дадим! Дон никого не выдает! Никого, браты! – потрясал он кулаком.
– Правда истинная! – тонкоголосо вторил ему маленький казачок в синем бархатном полукафтане и в лаптях. – Не выдадим!..
– Не выдадим, Илья Григорьич, не выдадим! – заверяли Зерщикова взволнованные голоса.
На площадь прибывали все новые и новые толпы. Вскоре городской майдан был переполнен народом и гудел, как встревоженный шмелиный рой.
Толпы были пестрые, цветистые, в одеждах разных народов. Русское, черкесское, татарское, турецкое платье образовало яркую смесь. У большинства на шелковых персидских кушаках висело богатое оружие.
Все уже знали о цели приезда стольников.
– Не выдадим!.. Не выдадим!.. – гневно выкрикивали казаки.
Из становой избы вышли и направились к майдану войсковой