лай. Наш Серко – умная собака, разыскал в тайге лошадей и пригнал их к загону. Те, увидев овёс, набросились на него, для них это, как конфетка для ребёнка, нам осталось только закрыть ворота, теперь они никуда не денутся.
Позавтракав, мы пошли к лошадям. Они раньше работали в промхозе – и под седлом, и в упряжи, но в тайге прожили больше месяца, немного одичали. Я-то в жизни с лошадьми дела не имел, вырос в городе, а Афоня всю жизнь провёл в тайге, полагаю, справится. Он взял с собой уздечку, зашёл в загон и начал пытаться надеть её на какую-нибудь лошадь. Но они не даются, бегают от него по кругу, всхрапывают, взбрыкивают ногами. К одной, поспокойней, он всё-таки приблизился, приобнял её за шею, погладил, сунул ей в рот кусок хлеба, поговорил ей что-то приятное и надел на неё уздечку, вывел из загона и привязал к дереву. Одна есть! Таким же образом он «захомутал» ещё двух лошадей, и в загоне остался один гнедой жеребец – молодой, сильный, даже близко не подпускает к себе: фыркает, брыкается, не подступись! Но и Афоня мужик не промах: взял пеньковую верёвку, на конце завязал петлю, смотал верёвку кольцами и ловко, с первого раза, метнул её на голову нашего «мустанга». Куда там американским ковбоям! Конь рванулся, взвился на дыбы, но петля затянулась, и ему стало больно. Афоня маленький, лёгкий, упирается ичигами в землю, но коня не может пересилить, я тоже схватился за верёвку, стал ему помогать. Общими усилиями притянули мы норовистого жеребца к лиственнице и привязали мордой к самому дереву, пусть стоит успокаивается, привыкает.
Ну всё, теперь можно собираться в путь. Мы перекурили, погрузили свои вещи на одну из лошадей – можно трогаться. Афоня предложил мне ехать на жеребце, он на него водрузил седло, как тот ни возмущался. Я, конечно, никогда на коне не ездил, но в кино видел, как лихо, поставив одну ногу в стремя, вскакивают всадники в седло. Афоня держал коня за повод, и я так же, по-киношному, вскочил в седло (не зря же занимался спортивной гимнастикой). И не успел я даже взять повод из рук Афони, наш «мустанг» взвился на дыбы, чтобы меня сбросить. Я успел только припасть к его спине и обхватить руками шею, думаю: «Хрен ты меня сбросишь!» – вцепился мёртвой хваткой. Тогда он стал взбрыкивать то задом, то передом, явно не намереваясь меня везти. Попрыгав так и ничего не добившись (я слился с ним воедино), конь с размаху рухнул набок. У меня потемнело в глазах! Всей своей тушей он придавил мою ногу, коленку, хорошо ещё, что нога не попала на какой-нибудь корень или деревяшку, а вдавилась в землю, иначе я просто остался бы без ноги. Вскочив, я попрыгал на одной ноге, перетерпел боль, которая постепенно стала стихать, осмотрел свою ногу – вроде целая. Попробовал идти – больно, но получается, хромаю потихоньку. Гори они огнём, эти лошади, лучше пешком пойду. И мы тронулись.
Взяли в повод по одной лошади и двинулись цепочкой по тропе, две другие лошади идут сзади, в том числе и наш норовистый «мустанг», Афоня говорит, что они сзади так и будут идти, никуда не денутся.
Впервые я увидел, что такое таёжная тропа. Тропа идёт