отца и деда были теперь вырезаны на обелиске над именем Эдварда Стерлинга, чьи годы жизни и смерти датировались девятнадцатым столетием. Только матери Бена не было здесь, потому что его тетя похоронила сестру в фамильном склепе в Норидже.
Бен всматривался в имена, словно они могли объяснить ему, ради чего он здесь. Уехав так далеко, он чувствовал, что все-таки не доехал. Он сжимал переплетенные пальцы, пока не заболели руки, словно эта боль была беззвучной молитвой, способной наставить его на верный путь. Наконец ему пришлось расцепить пальцы, и боль понемногу затихла, оставив ему чувство пустоты и утраты, лишив возможности действовать, – он мог лишь смотреть, как его дыхание вырывается перед лицом облачками пара.
Он созерцал этот пар довольно долго, прежде чем до него дошло, что в такой жаркий день не может быть пара от дыхания. К этому времени он уже успел обхватить себя руками, чтобы унять дрожь. Снова пришло ощущение, и куда более сильное, чем недавно у ворот, что за ним наблюдают. Он поднял глаза и заставил себя всмотреться в лес сквозь туманную завесу.
На кладбище что-то появилось. Бену пришлось прикрыть глаза дрожащей от холода рукой, чтобы защититься от блеска обелиска, прежде чем он смог рассмотреть это. Между ним и живой изгородью, обозначавшей границу общинных земель, часть пространства шириной в несколько надгробий и высотой больше обелиска сверкала от каких-то переливающихся частиц, ослепительных, словно осколки зеркала. Под ними, на траве, блестела тонкая бледная линия, и Бен видел, что эти осколки движутся к нему в неспешном танце.
Когда переливающиеся частицы прошли под деревом, с него упало несколько листьев. Бен видел, как они побелели, спланировав на землю. Ему показалось, за время их полета он сделал несколько глубоких вдохов, но пара от собственного дыхания он больше не видел. Его тело как будто замедляло все жизненные процессы, делаясь спокойным, словно мрамор, хотя ему казалось, он по своей воле замер, чтобы не поддаться нарастающей панике. И тем не менее руки его двигались почти незаметно для него, поднимаясь, чтобы приветствовать приближавшееся нечто. Когда ладони оказались на уровне глаз, он заметил, что пальцы блестят от пушистых снежинок, зависших в воздухе. К нему подступала тишина, куда более глубокая, чем тишина кладбища. Он отстраненно сознавал, что шагает к лазу в живой изгороди, за которой начинались общинные земли, следуя за танцующими снежинками, уходящими прочь. Он чувствовал, что если пойдет за ними, то, возможно, поймет, на что намекает этот танец.
Прозвучал мужской окрик, однако Бен пропустил его мимо ушей. Он был уверен, что еще есть время, чтобы добраться до деревьев и спрятаться. Ему казалось, этот умиротворяющий танец уже скрыл его от чужих глаз, потому что ослепительные искры замедляли свое кружение рядом с ним, словно приглашая присоединиться к их хороводу. Исчезающие узоры, которые они чертили в воздухе, едва различимый шепот, который он силился уловить, кажется, обещали раскрыть невероятные тайны.
А