и медленно поднял на Пеппо глаза. – Погоди… Ты к чему это ведешь?
Однако тот молчал, будто не решаясь высказать свою догадку и ожидая, придет ли друг к тем же выводам. А Годелот вдруг побледнел, рывком придвигая к себе фонарь так, что желтый круг света ударил Пеппо в лицо.
– Вот черт, – пробормотал он, – вот же черт! Как я сразу не сообразил! Глаза! Глаза на твоем портрете! Это были глаза пастора! А ведь Руджеро, чума воронья, меня все пытал, знался ли ты с пастором! – Юноша вскочил и заметался по кладовой. – Так что же выходит? Пастор Альбинони… был никакой не Альбинони? Он был Гамальяно? И… приходился тебе родственником? А тот, кто рисовал твой портрет, слепоту изобразить не сумел и просто добавил те глаза, какие знал. Хотя черт бы меня подрал, если это не самое идиотское из всех наших предположений за последние два месяца.
– Не знаю, Лотте. Я совершенно запутался. Помню, как в день, когда погибли мои родители, в доме что-то грохотало и рушилось. Билась посуда, доски трещали. Там что-то искали, не иначе. Может, такой же кусок свитка, а?
– Чего ж они дом тогда сожгли, идиоты? – проворчал шотландец.
– Черт их знает… – вздохнул Пеппо. – Хотя… Быть может, они просто нашли что искали. И прочие куски уже давно у герцогини.
Годелот задумчиво разворошил волосы:
– А ты ничего из дома не уносил?
– Нет, – оружейник невесело улыбнулся, – я унес только своего любимого солдатика. Мне его какой-то дальний родственник подарил. Такой красивый был… Мама мне даже играть с ним запрещала, говорила, мал я еще для такой игрушки. Только я его там же в лесу обронил.
Шотландец вздохнул и хлопнул друга по плечу:
– Ладно! Где есть вопросы, там и ответы найдутся. А сейчас давай к главному. Покажи мне наконец этот свиток. За болтовней я и позабыть о нем успел.
Пеппо сунул руку под весту и протянул другу ладанку. Годелот почти благоговейно раскрыл половинки распиленного цилиндра и вынул свиток. С минуту он пристально рассматривал его, вглядываясь в мелкий текст на туго свернутом пергаменте и плотный гладкий слой воска, запечатывающий загадочную Треть. Он все еще был погружен в созерцание, когда в плечо ударил твердый кулак.
– Слушай, антиквар, не мучай! – Падуанец раздраженно сдвинул брови. – Рассказывай уж, что за страхи божьи там написаны.
Но Годелот разочарованно покачал головой:
– И рад бы, только нечего рассказывать. Я не знаю этого языка. Тарабарщина какая-то, ни одной знакомой буквы. – Пеппо обескураженно застонал, но шотландец продолжал разглядывать текст. – Знаешь, дружище, – неуверенно проговорил он, – я бы пари держать не стал, но мне кажется, это язык кого-то из восточных безбожников. Сарацинский или еврейский. У пастора Альбинони было несколько книг на этом языке. Я раз одну раскрыл поглазеть – ни беса не понятно, все закорючки на один лад. Но пастор бывал в самой Святой земле и говорил, что там немало мудрых людей, а науки развиты – не чета нашим.
– Час от часу не легче! Так что ж, выходит, чтоб воспользоваться Наследием, мало быть Гамальяно?