состояние и всё такое, то сейчас я просто жила на полном пансионе… и в полной изоляции. И тут уж к бабке не ходи – я пребывала в самом банальном карантине.
После того, как в кутерьме обвала по языку пополз странный холодок, я очнулась уже на поверхности. Горели два прожектора, сновали люди в противогазах и с оружием, подтаскивая всё новых и новых пострадавших, либо выводя своим ходом уцелевших – кого-то под прицелом, а кого-то наоборот, заботливо прикрыв термоодеялом. Кричали дети, стонали раненые, стрекотал, отражаясь от скал, грохот винта вертолёта…
На этом самом вертолёте нас малыми партиями и эвакуировали из гор в долину – сначала «тяжёлых», потом тех, кто пострадал меньше, в том числе и меня. Оттуда автотранспортом до аэропорта. А там уже спецборт.
Удивительно, но, если не считать саднящей, похожей на начинающуюся ангину боли в горле и трахее – последствия усыпляющего газа, я была абсолютно цела. Разбитая садисткой губа не в счёт. И конечно, я пыталась задавать вопросы! Но никто, абсолютно никто, кроме медика, ещё там, в горах, со мной в разговор не вступал. Да и медик, приземистый мужчина средних лет в камуфляже, лишь опросил меня о самочувствии, о том, каким процедурам я подвергалась «на объекте» и коротко распорядившись помощнику:
– Один-тринадцать, в общую, – указал мне подбородком: – Идите за человеком, он отведёт вас к вашей группе, там ожидайте эвакуации. Если состояние ухудшится или почувствуете новые симптомы, сразу дайте знать!
И всё. Больше мне никто ничего не объяснял, не сообщал что случилось.
В моей палате в клинике был телевизор, но новости тоже молчали. Словно и не было никакой лаборатории, и никакого её захвата. Я даже не знала, где именно нахожусь, хотя бы в каком городе. Только видела высокий глухой забор и то ли лес, то ли огромный парк за окном.
Но больше всего я хотела знать, что с Игнатом! Где он? Как он?
Уверенность в том, что случившееся в лаборатории не обошлось без его личного участия крепла с каждым днём. Последние слова садистки о том, что если я не заговорю сама, то ко мне, влюблённой дуре, приведут кого-то, в присутствие кого я точно не стану молчать, бередили. Интуиция подсказывала – речь шла об Игнате. Ну а о ком ещё?! Так почему же он до сих пор не пришёл сюда? Неужели…
Думать об одиннадцатом крокодильем разе, с которым он не справился, было невыносимо. И тем мучительнее изо дня в день, за часом час ожидать хоть кого-то кто сможет дать ответы!
Через две недели изоляции мне снова провели полное медицинское обследование. Я, несмотря даже на сносное самочувствие, втайне жутко волновалась, что что-нибудь да найдут. Что в суматохе катастрофы из какой-нибудь лабораторной колбы вылетела какая-нибудь неведомая зараза, и, уж с моим-то везением, обязательно прицепилась именно ко мне…
Но спустя пару дней после обследования дверь моей палаты наконец отворилась, и в неё вошёл не человек в костюме биологической защиты, а самый обыкновенный гражданский мужчина, которого с больницей роднил разве что небрежно