долгий мучительный ток, пока «свидетель» не начинал орать, сходя с ума от боли. Она ничего этого не знала и старалась не думать.
Федя не услышал, как она вошла. Он что-то мычал. Маша сначала подумала, что это от боли, но потом услышала знакомую мелодию – это была детская песенка, которую она часто напевала, а Федя выучил. Маша задохнулась, так остро, до боли в сердце захотелось плакать, но плакать было нельзя, Федя всегда пугался, когда кто-нибудь из его друзей плакал, а друзья у него были здесь все, кроме самых вредных и требовательных пациентов, но это все в прошлом.
– Ну, как дела? Есть хочешь? – Маша потрогала его лицо, Федя замычал и осторожно отвел ее руку. Ему было очень больно, Маша поняла это и пошла к шкафу, набирать в шприц обезболивающее. Все таблетки давно кончились, у нее дрожали руки от мысли, что ей придется в это покалеченное тело втыкать иглу. – Потерпи, сейчас будет больно, потом станет холодно, и ты сможешь уснуть.
Федя вздохнул и лег. Он знал, что надо делать, когда Маша вот так смотрит на него, когда у нее в руке маленький шприц с острой, очень болезненной и бессердечной иглой. Маша быстро уколола его в «живое» место на бедре, все остальное было черным, она боялась на это смотреть. Федя скорчил гримасу, и Маша поняла, что он улыбнулся. Она только сейчас заметила, что он все это время держал сжатым левый кулак. Маша протянула руку, и Федя вложил в ее ладонь невесомую бумажку. Маша пожала его руку, приложила его ладонь к лицу и заплакала. Федя уже не видел этого, он дрожал от холода, боль отпускала, забирая за собой сознание в глубокий тяжелый сон, после которого будет не легче.
Когда он уснул, Маша села на пол, прислонившись спиной к его койке. Все, накопленное за день, все переживания за Кая, за Федю, за больных вырвалось наружу потоком слез. Она громко рыдала, не отдавая себе в этом отчета, потерявшись, уйдя на дно с этой волной. И она забыла про себя, не разрешая себе жалеть себя, не желая понимать, как другие могут беспокоиться о ней – она запрещала себе об этом думать.
– Хотите я вам укольчик сделаю? Я дозу подберу, станет легче и не уснете? – спросила маленькая медсестра, вытирая слезы на лице Маши.
– Не надо, Лейла. Давно я здесь реву? – Маша хотела встать, но силы ее оставили, и она больно стукнулась копчиком о пол.
– Нет, не особо. Не дольше нас, – ответила Лейла и помогла ей подняться. Она усадила Машу за стол и принесла воды с двумя таблетками ибупрофена.
– Спасибо, а то…
– Да мы все понимаем, Мария Султановна, мы же не дурочки совсем. Дурочки, но не совсем, – Лейла улыбнулась.
Запив таблетки двумя стаканами воды, Маша строго посмотрела на Лейлу. Девушка еще шире улыбнулась, а в черных глазах заблестели хитрые огоньки.
– И хватит меня называть Марией Султановной! Достали уже!
– А вы знаете, почему мы так вас называем? – Лейла тихо рассмеялась. – Сначала видели, как вы злитесь, а потом из уважения.
– Ха-ха, – фыркнула Маша. – И хватит мне «выкать». И всем передай, будут «выкать», отправлю судна мыть