незримо определила Дана. Беседуя в офисе с претендентами на вакантные должности, я раздумывал о ней и давешнем мальчике, ибо неизменно очаровывался образами эфебов в искусстве, одновременно крайне удивляясь нездоровому интересу многих дамочек к женоподобным юношам. Лично меня в себе пугает любой намек на недостаточную маскулинность. А ведь и под видом обычного, среднего мужчины скрывается некто, объединяющий оба этих начала.
Мальчик двигался раскованно, но с явной выигрышностью поз и жестов. Интересно, понравился бы он Дане, тонко чувствующей подобные нюансы? По причине ее отъезда мы не виделись и скверно, что наша последняя размолвка казалась серьезной. Хотя все они яйца выеденного не стоят и ссорами как бы не являются: обычно это язвительный монолог Даны, который я предпочитаю слушать молча.
Как бы она выглядела в обществе этого плейбоя? Он также ясно взирает на мир, только взгляд Даны отличается от блеска самовлюбленных глаз юнца, как глубокое озеро – от зеркала. К тому же, ни одна из ее поз не заденет нарочитостью, лишь порой движение пальцев выдает ее неприятие собеседника, – эти изысканно-отстраняющие жесты полны внутреннего сопротивления, неизменно провоцирующего мое желание. И конечно светловолосому агнцу не тягаться с ней в искусстве безмолвного разговора, а еще – он красиво одет. Облик же Даны органичен и целен, в нем детали одежды отступают на второй план, поскольку лицо и фигура приковывают основное внимание, переводя его в некую неосязаемую глубину. Но мальчик с нежно рдеющими тонкими скулами своим поверхностным лоском подчеркнул бы ее чистые и глубокие тона, как изящная рама – картину великого мастера.
Застигнуть бы Дану врасплох: только так взгляд ее, не успев прикрыться, задевает мою душу, точно натянутую струну – своим испугом, паникой, побегом. Меня назойливо интересовало, как могло бы пройти подобное свидание, ведь до сих пор я не встречал Дану – не просто с другом – с мужчиной. Многие ее знакомства оставались для меня тайной, лишь изредка она невольно допускала какую-нибудь двусмысленную обмолвку, однако, спохватившись, тут же изворачивалась и не позволяла выведать ни единой подробности. Расспрашивать было бесполезно и, мучимый догадками, временами я даже наслаждался подогретым ревностью огнем желания, хотя чаще разумно отодвигал эту возмутительницу спокойствия в тень, ведь Дана не давала явных поводов к недоверию.
О своих похождениях и вовсе лучше было глухо помалкивать: это с более раскованными женщинами можно обсуждать подобное, только не с Даной. Я и так постоянно увиливал от наших утренних ссор, молчал и терпел. А она жестоко провоцировала меня, пытаясь довести до бешенства, так что порой мои почти отказывающие тормоза удерживало лишь благоразумие и, как ни странно, азарт от борьбы с ней.
Люблю лето и запах мокрого асфальта после июньского дождя, но своими пробками Москва может задушить даже самого терпеливого