и Хиву. Вежливо восхищалась архитектурными красотами и возвращалась в свой университетский городок. Страна не считала ее своей, и она отвечала тем же.
В год московской Олимпиады Элла окончила Университет дружбы народов с красным дипломом и тут же подала заявление в аспирантуру. Заявление у нее приняли. Это был тяжелый год. Советские войска вторглись в Афганистан. Академика Сахарова сослали в Горький. А прямо во время Олимпиады умер Высоцкий. Элла работала переводчиком в пресс-центре Олимпиады, но в тот страшный день заявила секретарю пресс-центра, что идет на похороны. Он пытался ее не пустить.
– Вы не можете вот так все бросить и уйти, – говорил он ей.
– Могу, – отвечала Элла. – Похороны – это уважительная причина.
– Кто он вам? Родственник? – ядовито допытывался секретарь.
– Он всей стране родственник, – заявила Элла. – Вот когда вы умрете, к вам на похороны за отгулы будут ходить, да и то вряд ли. А к нему – добровольно. Заменяйте меня кем хотите, я ухожу.
– Кем же я вас заменю? – горячился секретарь.
– Сами пойдите поработайте, – дерзко бросила ему в лицо Элла.
– Я языков не знаю, – признался он с тяжелым вздохом.
– Тогда зачем же вас взяли на эту работу? – насмешливо спросила Элла. – Вот смотрите: я знаю языки, а вы нет. Почему же вас поставили мной командовать?
И ушла.
Конечно, она опоздала. Стояла на солнцепеке в длиннейшей очереди, но в театр так и не попала: начальство, напуганное размахом всенародной скорби, быстро свернуло церемонию прощания. Вместе со всеми, кому так и не удалось пройти внутрь, Элла передавала букеты. Люди, не сговариваясь, подняли руки, и живая волна цветов поплыла у них над головами. В очереди открыто говорили примерно то же самое, что Элла сказала секретарю пресс-центра: Брежнев завидует. К нему так не придут.
Осенью она поступила в аспирантуру, и тут наконец в ее настроении произошел перелом: она перестала цепляться за свою комнату в общежитии. Прежние соседки разъехались, привыкать к новым не хотелось. Маленькая Суан Мин уехала лечить своих миниатюрных, но крепких, как скала, соотечественников, Карола Зигель тоже уехала. С обеими Элла обменялась адресами. А бедную глупышку Ампаро Муньес угораздило забеременеть, ее отчислили еще с четвертого курса и отправили обратно на Кубу. С новой соседкой, сербкой Драголюбой Светолич, Элла как-то не сдружилась.
Она пошла в Моссовет и напомнила жилищной комиссии о своих правах. Они долго тянули волынку:
– Ну у вас же пока есть где жить?
– Через три года не будет, – отвечала Элла.
– Ну вот тогда и приходите.
– Тогда уже поздно будет. И вообще я имею право на жилплощадь с восемнадцати лет. Так что вы мне еще задолжали.
Ей выделили «жилплощадь» в районе Киевского вокзала, в старом доме с коридорной системой. Как в песне у Высоцкого: «На тридцать восемь комнаток всего одна уборная». Этот скандальный дом регулярно напоминал о себе перед