продолжается в соседней комнате, а Хадсон в это время перемыл все тарелки. Сварился кофе.
– Что ты думаешь о… – Всё, ступор. В голове пусто и темно. Звенящая тишина. Это слово… Оно вертится на кончике языка. Все время его произношу. Смотрю на этот предмет, вот он, на столешнице. Но как ни пытаюсь, названия не вспомнить… Ужас! Я превращаюсь в собственную мать! Сглатываю, губы пересохли.
– Ну? – Один уголок рта Хадсона забавно поднялся.
Он не взволнован, я это понимаю. Когда дети были помладше, со мной часто случалось подобное. Но тогда было по-другому. Тогда ко мне приходило вдохновение, в самый неподходящий момент в голове проносился текст песни, и я теряла ход мыслей.
– Эм… – Ищу другое слово, которое смогу вспомнить. – Кофе и… – Показываю на столешницу, на тарелку, где лежит то, что я не могу назвать.
– Десерт? – Хадсон выручает меня, и только тогда я замечаю, что он нахмурился.
Чтобы успокоить его, тихонько смеюсь:
– Ой, да, ну и рассеянная же я.
– Подслушиваешь их? – он с пониманием улыбается и кивает в сторону столовой, где Кендра и Тео продолжают ругаться в полголоса.
На вопрос не отвечаю, но по его ухмылке понимаю: решил, что да. Тоже ему улыбаюсь – пусть так и думает.
– Все же давай вынесем это на веранду? – предлагаю я Хадсону. Вспомнились вечера, что были десять, а то и больше лет назад: дети на ступеньках ели мороженое, а мы с Дарреном качались на качелях. Не допущу, чтобы из-за провалов в памяти растерялись самые светлые воспоминания.
– Звучит неплохо, – сказал он как обычно холодно. Порой я спрашиваю себя: может ли он действительно чему-то обрадоваться?
Поставила на поднос чайник с кофе, очень красивые фарфоровые чашечки и тарелку с двумя кусочками яблочного пирога. Знаю, что к десерту Кендра и Тео не притронутся. Они постоянно на какой-нибудь диете. Отнесла поднос на веранду и поставила его на плетеный стол у качелей. На улице свежо, пахнет розами и мокрой травой. Солнце прячется – над головой зажегся фонарь. Вдалеке щебечут птицы. Где-то на улице мяукает кот.
Все выходят на веранду, беру Мейсона на руки и сажусь на качели. Оттолкнувшись ногой, начинаю раскачиваться, он визжит. Хадсон ковыряется ложкой в пироге, Кендра пьет пустой кофе. Тео приходит с очередным бокалом вина – я немного удивилась. Он и на ужин пропустил бокал. Похоже, их договоренность не пить алкоголь стала односторонней. С удивлением Кендра на него смотрит, как бы давая понять, что незамеченным он не остался.
– Мейс, смотри, птичка, – показываю я на колибри, та зависла над кормушкой, подвешенной к навесу крыльца. На красном оперении выделяются голубые пятнышки. Улыбаясь, Мейсон что-то щебечет и тянется к ней.
Доев пирог, Хадсон поставил тарелку на стол.
– Никогда не понимала, как можно есть так много сладкого и оставаться худым, – надувшись, заметила Кендра. – Помнишь, мы ездили в «Диснейленд»? Тогда тебе было восемь. В тебя влезало штук десять чурросов.
– Не десять, – закачал головой Хадсон. – Но все равно много.
Кендра рассмеялась.
– Десять