не в силах пошевелить ни рукой, ни ногою.
– Лиличка!.. Лилия Петровна! – бормотал он, будто рыба хватая ртом раскалённый воздух. – Я…
– Вон! – неумолимо твердила она. – Вон! Вон! Вон!..
Сергей Тимофеевич, поняв наконец бесполезность любых своих слов и оправданий, потерянно вздохнул, повернулся и пошёл прочь с виновато опущенной головою.
Долог и тяжек был путь его к своей комнате под злорадными взглядами и шушуканьями в спину…
Глава 3
Из пансионата Полезаев съехал этим же утром, хотя срок путёвки ещё не кончился. Быстро собрал вещи, доложил дежурной сестре, что его срочно отзывают на работу, и тут же поспешил к остановке, чтобы успеть на первый автобус. Шёл словно в тумане, ничего не видя вокруг, боясь поднять низко опущенную голову. Больше всего на свете страшила сейчас Сергея Тимофеевича возможность попасться кому-нибудь на глаза. А уж тем паче ей – виновнице его скоропостижного бегства, его смертельного стыда и отчаяния.
Кажется, всё обошлось без дополнительных осложнений. Никто вроде бы не обратил внимания на затравленного беглеца, никто не бросил ему вослед ни обидного слова, ни убийственного взгляда. Незамеченным добрался Полезаев до спасительного автобуса, тяжело упал на сиденье, откинулся на спинку.
И только теперь позволил себе немного расслабиться, перевести дух.
Но автобус, как назло, как это у них водится, не спешил трогаться. Он долго стоял, словно раздумывая, ехать ему или вообще остаться здесь, на остановке, под благостной сенью экзотической пальмы, в этом укромном уголке душного, суматошного городка, в этом беззаботном и живописном Эдеме, где столь величавы и чудесны виды на залитое солнцем взморье и где дышится так легко, как нигде на свете. Но машина, она и есть машина. Что возьмёшь с неё, железной. Если бы понимала она, глупая, что творилось сейчас в живом и горячем сердце одного из её пассажиров – скромного лысоватого мужчины с бородкой, нетерпеливо ёрзающего на переднем сиденье у окна, – да она тут же рванулась бы с места как бешеная и помчала бы его прочь от этого страшного, проклятого места, от этого ада земного, только внешне кажущегося таким тихим и безобидным.
Сергей Тимофеевич истомился весь, издёргался, покуда железная бестолочь не соизволила наконец захлопнуть двери и медленно – слишком уж медленно и вяло, будто издеваясь над несчастным беглецом, – не отчалила от зелёной остановочной будки.
«Слава богу!» – вздохнул облегчённо Полезаев и уставился в окно, созерцая плывущие мимо холмы с белыми коробочками построек на склонах.
Но глаза его, почти не смыкающиеся вот уже вторые сутки, не желали никак любоваться прекрасными видами. Они желали спать. Им хотелось видеть не эту суетную, пусть даже и крайне привлекательную внешне действительность, а какие-нибудь тихие, туманные, дарящие полное забвение сны. Сны, где нет ни боли, ни отчаяния, ни суицидальной тоски. Ни той женщины, что явилась виновницей всего этого.
Сергей Тимофеевич героически боролся с тяжёлыми, словно отлитыми из чугуна веками, чувствуя, что ему не выиграть поединка, что вот-вот