вспомнить молодость, поболтать о том о сем. Именно Светлана через каких-то своих дальних знакомых в спецслужбах и помогла Ольге найти ее двоюродного брата. Оказалось, что он закончил Духовную академию, стал священником и уехал вместе с новоиспеченной матушкой и сыном восстанавливать какой-то уж больно уникальный деревянный храм где-то в глубинах страны. Потом, видимо разочаровавшись в выборе, бросил все, несколько лет путешествовал вместе с семьей за границей, вернулся на родину и осел в богом забытой деревеньке с тремя-пятью живыми дворами от силы плюс несколько местных тунеядцев и бомжей.
Григорию вся эта история перипетий шурина страшно не нравилась, но Ольгу было не отговорить. В нее словно бес вселился: поедем да поедем.
«Живой, ты понимаешь». «Представляешь, сколько мы не виделись».
Впрочем, частично он был в состоянии понять жену. После страшной аварии, в которой погибли ее родители, Ольга осталась одна. Других родственников – в отличии от Григория, знавшего всех чуть ли не до пятнадцатого колена, – у нее не было. Общих детей бог им тоже не дал. И, возможно, вот так своеобразно у Ольги вдруг проявился материнский инстинкт. А, может, сыграл свою роль и факт, что в свой последний приезд Светлана, его первая жена, была беременна.
– Деваться некуда, придется согласиться, – шепнул Григорий на ухо жене. -Так будет надежнее. А то еще заблудимся, вообще никуда не попадем.
На том и порешили.
Иван проводил новых знакомых до двора бабы Клавы, представил их хозяйке, попросил приютить на ночь. Подслеповатая старушка охотно согласилась, попросила наколоть дров. Ольга помогла ей приготовить ужин.
Сидя вечером за небольшим столом, покрытым старой потрескавшейся клеенкой, Григорий с удивлением рассматривал маленькую, но чистую и уютную кухонку, цветы на подоконнике, разломанный мухомор перед открытым окном: от мух, как пояснила ему баба Клава.
– Да вы кушайте, кушайте. Печенье вот. Мне его внучка из города возит. Сама работает на железной дороге, вот и может бесплатно проехать на электричке. Хорошая девочка. Как у нее день свободный от дежурства, так она ко мне. Я уже ей говорю: не надо так часто к старухе ездить, останься в городе, а то как замуж выйдешь? Уж возраст подходит. Не дело одной-то. А сама радуюсь. Признаться, иногда и ем-то только при ней. А так налью кипяточку с сухариками, да и ладно. Была соседка, корову держали, так она мне молочка с утра продаст. Теплого, свежего. Уехали. Сын подрос – и уехали. Говорят, в школу поступать надо. Учиться. А здесь нет ничего.
Баба Клава отвернулась, достала из кармана фартука, надетого на покошенный тулуп, тряпочку, протерла глаза, высморкалась.
– А корову-то они резали, так она плакала. Накануне мычала. Животина тоже. Все чует. Вот и я смерть иногда чувствую. Придет она, постоит вот так рядом, посмотрит. Я ей говорю: «Мне бы только внучку счастливой увидеть, замуж ее выдать, на дитя хотя бы одним глазком взглянуть». Нянчиться-то уж это