а вдоль его протяженной трещины виднелись странные символы, чем-то напоминающие иероглифы азиатских языков. На полу, справа от кровати, бурым цветом был изображен один из символов этого непонятного языка – буква “П”, одна из ножек которой сильно удлинена, а из второй проведена закругленная арка. На каждом углу этого рисунка стояли потухшие свечи. Все стены комнаты пахли, точнее, воняли остатками проходившего здесь обряда. Ноги Шона слегка подкосились, взгляд искривился, терялось равновесие – он словно опьянел. Находиться здесь просто невыносимо, нечем дышать. “Воздуха! Дайте свежего воздуха!”
“Чертовы сатанисты”, – подумал про себя Родригес, выходя из дома и громко захлопнув входную дверь, как бы сказав, что больше он туда не зайдет даже под страхом смертной казни.
Еще никогда Шон не был так рад холодному воздуху, пропитанному осенней сыростью. Легкость и нежность ноябрьского ветра разрушили оковы страха и тревоги. Серый дым костра улетал высоко к небу, постепенно исчезая, растворяясь в воздушной массе. Пустые окна заброшенных домов снова пронзили Шона своими взглядами. После увиденного Родригес воспринимал их взгляд иначе, словно они уже были одержимы чем-то, им уже не нужна помощь.
Или для этой помощи было уже поздно.
Солнечный свет принимал попытки пробиться сквозь трещины на бесцветных облаках. Его тонкие, еле различимые в дымке лучи рассеивались, словно свет фонарного столба в ночном полумраке.
Шон соскребал со стенок жестяной консервной банки остатки мяса. Возле костра уже начинала закипать налитая в такую же банку вода. Совершая глоток за глотком, Шон все еще мечтал о его любимом апельсиновом соке, который пил каждое утро, как только солнечный свет поднимал ему веки. А как же его любимый греческий салат? Ни один вечер вторника не мог обойтись без этого лакомства. Куда же это все исчезло? Словно это была другая вселенная, другая жизнь, о которой остались лишь картинки в нашей памяти.
Голод стих, но вот в сон клонило только сильнее. На улице было теплее обычного, но полностью привыкнуть к русскому климату Родригес так и не смог даже спустя пять лет своего пребывания в этой стране. Теплое побережье Южной Каролины – вот, где он чувствовал себя в своей тарелке. Дом – есть дом. Но путь на родину ему уже давно был закрыт. Порой Шон вспоминает о тех вечерах, когда он, будучи еще школьником, каждый месяц ходил в парк Форт Самтер, рассматривая старинные пушки и укрепления, а соседний Форт Джонсон для него всегда казался жутким и зловещим местом, в заросших и бледных стенах которого обитают привидения.
Расстелив спальный мешок возле костра, Шон залез в него, устроился поудобнее, и его глаза уже сами стали закрываться, не повинуясь желаниям Родригеса.
Где-то вдали шелестела трава, летали в разные стороны, приземляясь на крыши домов и дорогу, опавшие листья. Тихий металлический лязг висевших на гвоздях гаечных ключей нарушал умиротворенную тишину природы. Еле слышимый вой ветра