совершенно отвыкла от общения, о того, что кто-то мог ждать ее, предлагать ей что-то. Оливия даже не взглянула на него, просто качнула головой.
– Не поздороваешься? – уколол он ее и хмыкнул.
Он осуждал ее, поняла Оливия, но какое ей было дело до него? Она не хотела сейчас думать о нем, пытаться разыгрывать приветливость, изображать благодарность, она просто подошла к двери. Ее плечи слегка напряглись, она замешкалась всего на мгновение. Не должна, она не должна больше никого спрашивать. Она полностью свободна в своем перемещении, поступках. Она была свободна, была вольна в своих действиях.
– Так и будешь молчать? – в его голосе послышалось раздражение. – Я остался тут с тобой на ночь, – напомнил он.
Оливия обернулась. Неужели он не понимал, что она не привыкла, что она забыла все. Нет, не правила приличия. Нет. Она практически забыла, как общаться. Первые месяцы в тюрьме ей дались очень тяжело без общения, как и первый год, а потом она научилась просто молчать. Ведь ее слова никому не были нужны, слушать ее никто не хотел, не желал. Что же сейчас от нее требовал брат? Где он был все эти долгие годы, когда он был так нужен ей? Нужен? Она смотрела на него, молча ведя этот неслышный и ненужный ему монолог.
– Ты отвезешь меня? – хриплым голосом, едва слышно спросила она.
Артуро нахмурился, смотря на нее своим единственным глазом. Оливию смотрела на него сквозь темные очки. Отвыкла она видеть живое напоминание ее проступка – темное яблоко вместо второго глаза – ее собственное клеймо на лице брата.
– Все такая же, – Артуро стиснул зубы.
Оливия никак не отреагировала, просто открыла дверь и вышла из дома. Свобода. Могла идти, куда хотела, могла делать все, что хотела. Какова же была цена этой непозволительной роскоши? Она не понимала, чувствуя себя полностью потерянной, не осознавая реальности, боясь принять ее.
Артуро, проходя мимо нее, слегка толкнул ее плечом, заставив ее схватиться за стену дома. Ничего не менялось, все такой же ее брат. Оливия направилась за ним следом. Она понимала, что это ее дом, ее ранчо, но все никак не могла себе позволить действовать самостоятельно, невольно ожидая разрешения, указки, приказа. Он открыл для нее дверь, и она неуклюже забралась в его большую машину, села, забившись в угол, обхватила себя руками. Молчала она, молчал и он. Она иногда смахивала слезы, изредка всхлипывая. Артуро резко нажимал на газ, потом на тормоз, отчего она раз за разом ударялась плечом о дверь. Ей пришлось взяться за ручку, чтобы хоть как-то удерживаться на сиденье. За окном мелькали незнакомые и смутно знакомые дома, улицы. Мелодия телефонного звонка нарушила тишину в машине.
– Я просил не беспокоить, – грубо ответил он. – Что? Я занят, скоро буду. Да, в офисе. До связи.
Оливия не смотрела на брата, прекрасно понимая, что он терял с ней время, у него была своя жизнь, в которой ей не было место. Он же сказал, что у него семья, дочь, вспомнила она. Дочь. А ее сын умер. Артуро не сдержал своего слова, не позаботился