величественно приказал Амуру: – Немедленно привести сюда четырех самых мудрых собеседников Сенеки!
Амур выхватил из темноты свиток и приготовился записывать.
– Прежде всего, конечно, сенатора Антония Флава. Ой, прости, сенатора Флава нельзя: он превратился в лошадь.
Раздался нежный смех Венеры.
– Да, да… Но зато трое других – они остались! – продолжал Нерон. – Немедля послать за тремя неразлучными друзьями мудрейшего Сенеки – сенатором Пизоном… сладкоречивым консулом Латераном… Ну и, естественно, за Луканом, нашим величайшим римским поэтом Луканом. Ах, любимец Рима.
– Душка Лукан, – в восторге щебетал Амур.
– Не следует их тревожить, – прервал Сенека. – Эти почтенные и немолодые люди давно спят.
Нерон залился добрым смехом:
– Как ты сказал: давно спят? Опять удачная фраза! Что ты, Сенека, какой сегодня сон? Ты же сам видел – толпа. грохот повозок. Где уж тут заснуть! Любимые сограждане с вечера толкутся у цирка. Чтобы первыми с утра занять лучшие даровые места. Они так орут, что я трижды посылал когорту разгонять эту сволочь. прости, великий римский народ. Сколько их завтра здесь соберется! Знаешь, Сенека, говорят, цезарь Кай, когда дикие звери пожрали на арене всех убойных людей и все равно не могли насытиться, приказал бросить на арену наших замечательных сограждан. Их выдергивали прямо из рядов. Прости, тебе неприятно. Но ты не беспокойся, у нас завтра этой проблемы не будет, – он указал на подземелье, – мяса хватит на всех!.. Что ты стоишь? – грозно обратился Нерон к Амуру. – Друзья Сенеки будут просто счастливы обменять эту бессонную ночь на беседу с мудрейшим из римлян. Зови их, и побыстрее, ягодка моя.
И Амур, перевернувшись колесом, исчез в темноте главного входа.
– Да, значит, зачем я позвал тебя в Рим? – добродушно спохватился Нерон. – Просить вернуться. Мне так одиноко. Я устал от Тигеллина. От проклятого кровожадного Тигеллина. Ну почему ты не хочешь жить с нами в Риме?
– Прости, Великий цезарь, но для меня здесь нет покоя. На рассвете меня будит противный крик менял. Чуть сомкнешь глаза – начинает бить кузнечный молот. А воздух? Чем мы тут дышим? Дымом кухонь! А Тибр? Там же плавает невесть что! И теперь, когда я живу на природе среди незамутненных ручьев.
И тут Сенека столкнулся глазами с сенатором, уныло поедавшим овес из лохани. И красноречие его иссякло.
– Отвечу! – закричал Нерон. – Да, загрязняем реки, да, портим природу, да, шумим! Но зато, учитель, мы живем с тобой в просвещеннейший из веков. Если бы наши деды увидели, к примеру, стекла наших домов, через которые проходит свет.
Он поволок Сенеку к центру арены, туда, где решетка покрывала застекленное отверстие. Сквозь решетку был виден страшный пир – яростное непотребное веселье.
– Грандиозно, – шептал Нерон. – А деды-то прозябали во тьме! Или это последнее наше изобретение – трубы, вделанные в стены, по которым само идет тепло, так что в доме можно зимой жить как летом… А изобретение стенографии? Так