ему, поэтому два раза в неделю мы с ним стали ходить к психологу – приятной женщине, которая разрешала мне лежать на кожаном диване, не снимая кроссовок. Закинув ногу на ногу, я болтала с ней о всякой ерунде, и при этом даже близко не подпускала к своей истинной боли, которая была похожа на спутанный клубок ниток, из которых мама вязала теплые свитера отцу на зиму. Женщина-психолог изо всех сил пыталась подергать то за одну, торчащую из клубка, ниточку, то за другую, но все было без толку. Я либо замолкала, либо начинала врать. Не могла же я рассказать чужой, незнакомой женщине о том, что вижу свою умершую маму так же отчетливо, как ее саму, и что возле меня постоянно вьются ее черные стрекозы, которых на самом деле не существует?
Сеансы с психологом не приносили облегчения. Мне становилось спокойнее только после душевного разговора с Ником. Ник был моим лучшим другом. Да нет, кому я лгу? За несколько месяцев нашей смс-переписки, я так привыкла к нему, что это стало похоже на зависимость. Ник очаровал меня искренним участием в моей жизни, вниманием и заботой, и вскоре я по-настоящему влюбилась в него.
Да, я влюбилась в человека, которого ни разу не видела, но при этом мне казалось, что я знакома с ним всю жизнь. Я была счастлива от того, что у меня есть мой Ник. Вот только было одно "но" – мы общались лишь по телефону. Ник был моим виртуальным другом. Мы познакомились, когда он по ошибке отправил мне сообщение с грустным смайликом. Как выяснилось позже, у Ника в жизни тоже случилась потеря – его бросила девушка, и он остро переживал расставание. Мой номер телефона отличался от номера этой девушки всего одной цифрой. Я все время думала о том, что случайная ошибка оказалась вовсе не случайностью для нас двоих.
Мы начали общаться – утешали друг друга, смешили, отвлекали от грустных мыслей. Мы быстро научились распознавать по смайликам и даже знакам препинания, какое у нас обоих настроение. Постепенно, мы становились все более откровенными друг с другом, точнее сказать, я стала откровеннее.
Я даже не заметила, как стала делиться с ним такими личными вещами, о которых бы никогда не рассказала ни отцу, ни подругам. С Ником было легко и просто – он ничему не удивлялся, на все реагировал спокойно и с пониманием. Это всегда располагает. Ник знал все и о моих стрекозах, и о том, что я вижу призрак своей матери. Он знал, что я чокнутая, не такая, как все, но не удивлялся этому. Это располагало вдвойне. Человек, который принимает и уважает не только тебя, но и всех твоих “тараканов” – это не человек, это человечище, за которого нужно держаться обеими руками. Так я и делала, только держалась не за самого Ника, а за телефон, благодаря которому мы общались.
Я отправила Нику много своих фотографий. В основном, это были дурацкие селфи, которые его веселили. Признаюсь, несколько из отправленных фото были слишком откровенными для ученицы выпускного класса. Просто захотелось в какой-то момент его шокировать, и у меня это получилось. Но сама я при этом видела только одно его фото – до одури красивое, улыбающееся лицо на фоне природы на аватарке