и чудотворец, вразуми и наставь! Да не знает мое сердце злой неправды, да не опустится рука моя на невинного. Владыко и чудотворец, не оставь милостью: помоги сына найти, а я за то воздвигну храм имени твоего. – Он обернулся к иконе Варвары-великомученицы. – Пошли, угодница, здоровья княгинюшке. Закажу паникадило чистого серебра в три пуда!
Он встал и приложился к образам; после того он, успокоенный, вышел на крыльцо и позвал Антона.
– Зови Степаныча! – сказал он, садясь на крыльцо.
Не подошел, а подполз, как раньше Влас, к нему старший ключник.
– Ну, мой верный слуга, расскажи-ка мне, – начал с суровой усмешкой князь, – как ты скоморохов господским добром угощал да всю ночь с ними, старый пес, бражничал?
– Смилуйся, князь! – стукаясь лбом, заголосил ключник, – с приказа княгинюшки брагой и пивом поил.
– Что же это она на всю ночь гульбу заказала вам всем? Не верится что-то!
– Смилуйся, князь! – повторил Степаныч.
Князь встал.
– А сведи меня к месту, где татьба соделана!
Степаныч поднялся и неуверенными шагами пошел впереди князя.
– Тут, батюшка, – указал он на место, где из тына был выворочен тяжелый столб.
Князь заглянул в яму.
– Ишь, локтя два земли выкопано, – сказал он, – одному и не управиться. А кто дозором ходил в ту ночь?
– Яшка Пузырь да Никашка, да Петька Гуляйко!
– Позвать!
Антон бросился к службам. Три здоровенных парня вышли и упали на колени.
– Чай, тоже бражничали? – спросил князь с усмешкой.
– Бес попутал! – воскликнули все трое.
– А ну! Всыпь им столько батожьев, чтобы глаза на лоб вылезли, да здесь же, у колдобины! – распорядился князь и пошел назад к крыльцу.
Княжие дружинники по зову Антона распнули парней и начали расправу.
– А кто с Мишенькой был? – спросил князь Степаныча.
– Пашка да Матрешка, батюшка-князь!
– Позвать!
И опять, валяясь в ногах князя, завыли и заголосили две сенные девки. В знак печали они остригли свои длинные косы и разорвали сарафаны.
Князь злобно посмотрел на них.
– На том свете вы за раденье свое ответите, а теперь под Казань грех замаливать пойдете. Есть там у меня вотчинка, а по соседству монастырек. Туда и будете!
Пашка без чувств упала на землю.
Из толпы челяди выступил огромный детина и опустился на колени.
– Смилуйся, князь, невеста просватанная. Матушка-княгиня сама благословить изволила.
Князь нахмурился.
– Звать тебя?
– Аким, во псарях у твоей милости.
– Ты погоню правил?
– Истину говоришь. Только что я мог? – он развел руками. – Лошаденки худые, кругом лес; опять, может, два часа, может, три спустя хватились. Они тропинками да чащей!
– С кем ездил?
– А тут пять людишек прихватывал.
– Всем по двадцати батогов! – решил князь и поднялся. – А его повесить! – сказал он Антону, указывая на Степаныча.
Стон