href="#n_15" type="note">[15].
Эта ожесточенная ярость – la rogne – была тем чувством, которое полвека питало парижских конспираторов в баррикадных боях.
«Именно они, – утверждает Маркс об этих заговорщиках, – возводят первые баррикады и становятся командирами»[16].
В самом деле, в фокусе конспиративного движения находится баррикада. У нее своя революционная традиция. Во время Июльской революции город покрыли более четырех тысяч баррикад[17].
Когда Фурье[18] понадобился пример travail non salarié mais passionné [неоплачиваемой, но делаемой со страстью работы], то он не нашел ничего более подходящего, чем строительство баррикад. Гюго в «Отверженных» ярко описал сеть этих баррикад, оставив в тени их защитников. «Невидимый дозор мятежа бодрствовал всюду и поддерживал порядок, то есть ночной мрак <…>. Око, взиравшее с высоты на этот сгусток тьмы, быть может, уловило бы там и сям мерцавший свет, подобный огонькам, блуждающим среди развалин; этот свет выхватывал из мрака ломаные, причудливые линии, очертания странных сооружений: то были баррикады»[19]. (Перевод К. Локса)
В оставшемся незаконченным обращении к Парижу, которое должно было завершить «Цветы зла», Бодлер не может распрощаться с городом, не помянув его баррикад; он говорит о «магических булыжниках, вздымающихся ввысь твердынями»[20].
Правда, «магическими» эти булыжники стали у Бодлера, потому что ему были неведомы те руки, что их громоздили. Однако именно этот пафос был, возможно, вдохновлен бланкизмом. Сходным образом бланкист Тридон восклицает: «О force, reine des barricades <…>, toi qui brilles dans l'éclair et dans l'émeute <…>, c'est vers toi que les prisonniers tendent leurs mains enchaînées». [«О сила, царица баррикад <…>, ты, блистающая как молния в порыве мятежа <…>, к тебе узники воздевают руки, закованные в кандалы».][21]
В последние дни Коммуны пролетариат уполз за баррикады, словно раненый зверь в свою нору. Одной из причин поражения Коммуны стало то, что рабочие, привычные к баррикадным боям, не могли решиться на открытое сражение, необходимое для того, чтобы остановить Тьера. Эти рабочие, как пишет один из недавних историков Коммуны, предпочитали «встрече в чистом поле бой в своем квартале <…> и, если придется, смерть за булыжной баррикадой одной из парижских улиц»[22].
Самый главный из парижских баррикадных командиров, Бланки[23], сидел тогда в своей последней тюрьме, в форте Торо. В нем и в его товарищах видел Маркс, вспоминая Июньскую революцию, «подлинных вождей пролетарской партии»[24].
Невозможно, пожалуй, переоценить революционный авторитет, которым пользовался тогда Бланки, сохранив его до самой смерти. Пожалуй, только Ленин был единственным после Бланки, чьи черты пролетариат хранил с такой ясностью. Запомнились они и Бодлеру. На одном из листков сохранились его беглые зарисовки, среди которых есть и профиль Бланки. Понятия, используемые Марксом в характеристике парижской среды конспираторов, впервые позволяют выявить двойственное положение, которое занимал в ней Бланки. С одной