молодожены жили у Димы, в тесной, забитой советским еще хламом, двушке. Алька нашла с его матерью, простоватой до глупости Валей, общий язык, ну, и как-то существовали. Хотя родители видели: не сладко ей там приходится.
Но у Ларисы характер железный, и решений своих она не меняла. Пока не села и решения ее стали ничем.
Тут Саныч затосковал в одиночестве и вытребовал молодых к себе.
И началось.
Драки не было в первый же вечер только потому, что Алька слезно упросила отца не бить мужа.
– Вы моих друзей знаете? – вопрошал Дима грозно и неуступчиво.
– А что мне твои друзья? – так же грозно и неуступчиво отвечал Саныч. – У меня свои есть.
Они стояли в коридоре грудь в грудь и сопели друг другу в лицо, не сдавая ни пяди позиций.
Саныч был ровно в два раза крупнее зятя. Он высился над ним, как штурмовая башня, и мог бы прибить его одним ударом.
Но тот не замечал этой очевидности и пыжил узкую грудку, как будто на ней был железный панцирь.
– А что с вами будет, знаете? – спрашивал он все грознее.
– Ну что со мной будет? – отвесив презрительно губу, интересовался Саныч.
– Да все вам будет! – выкрикнул Дима.
– Какое все? – закричал в ответ Саныч. – Да это тебе сейчас будет все!
Он покосился на Альку, сидевшую в кухне. И увидел, что глаза у дочери полны крупных прозрачных виноградин.
Она уловила взгляд отца и потрясла головой: не надо! Виноградины от встряски густо покатились по щекам.
Она жалела охламона-мужа, который только что обидел ее. И отменяла наказание. Она была добра – не в мать.
И Саныч в душе не хотел драки.
Друзей он Диминых знал. Лихое дворовое племя, он сам из таких. Нет, он их не боялся. Но и не знал, на что они готовы ради своего товарища.
Вполне возможно, на многое.
Ситуация могла стать щекотливой. Собирать потом ополчение, – а кто его знает, захотят ли? Водку пить в гараже все горазды, погалдеть – тоже, а вот встать за спиной перед оравой молодых толкачей кто готов?
Но не в этом было дело. Это было вторично. Дочка плакала и мотала головой, вот что главное. Значит, любила дурака и прощала.
Саныч, еще немного потеснив зятя, махнул на него рукой. В прямом смысле. Не хочу, дескать, о тебя эту руку марать. Скажи спасибо Альке.
И отошел за стол, где еще оставалось.
Но внутри застряла дрожь и уже не проходила. Надо же, гаденыш, угрожал ему, в его же доме! Друзей своих приплетал, а это уже не шутки. Это уже – до последнего.
Но градус ненависти был еще далеко не так высок, каким он стал впоследствии.
Альку увезли рожать.
Саныч маялся в ожидании. Переживал. Боялся. И жены нет рядом, – с ней переживалось бы легче.
Родила Алька нормально. Девочку. Настей заранее названную. Все хорошо, праздник в доме.
А Дима запил. От радости, да, наверное, тоже и от переживаний. Альку он все-таки любил.
Саныч попросил его, как человека, чтоб не разгонялся. Скоро жену забирать из роддома,