Пять времен. Иван Пинимасов

до утра ночь проведу с тобой….

      Предутренний прилив ласкает скал уступы,

      И море, смыв грехи, целует сонный пляж,

      Шальная девка-ночь в истоме дню уступит,

      И юная заря седой обнимет кряж…

      ***

      Свои наряды шьет Зима-портниха,

      Стежки из жемчугов и серебра,

      На шелк ночной наметывая лихо,

      Преображает полотно двора…

      И лунный свет причудливо струится,

      Я приглашен на этот карнавал,

      Сквозь зеркало-окно я вижу лица,

      Всех тех, кого любил и потерял…

      Я кричу им во след, я машу им рукой,

      На бегу прямо в снег за поземкой ночной,

      Ноги вязнут в снегу, хрипы горло саднят,

      И догнать не могу, и не слышат меня…

      Фонарей маскарад, я один у окна,

      И творит свой обряд Ворожея-луна,

      Память хитрым зверьком промелькнет в никуда,

      Лишь помашет хвостом, не оставив следа…

      ***

      Белоснежным ковром в серебристых заплатах,

      Кто-то за ночь всю землю укрыл,

      Может вновь разрезвился безобразник крылатый,

      И небесный мешок прохудил?

      И падает снег, и ложится несмело,

      Мир врачуя от язвин и ран,

      И весь Белый Свет ослепительно белый,

      Как бумага под новый роман…

      Поутру соль насыплют из железного чрева,

      На распухшие вены дорог,

      Точный путь указав, и ни вправо, ни влево,

      Без раздумий, надежд и тревог…

      И расписана жизнь на часы и минуты,

      Безучастной старухой-Судьбой,

      И я снова спешу не к тебе почему-то,

      И встречаю рассвет не с тобой…

      ***

      Ворожея-зима выставляет красу напоказ,

      Не скупясь, раздает нам дары своего чародейства,

      Две влюбленных снежинки кружатся под бархатный джаз,

      Вовлечен в волшебство, я смотрю на чудесное действо…

      И желаньем горя, не скрывая запретную страсть,

      Наплевав на мораль, в ожиданье немом истомились,

      Уж готовы на все, но не знают, куда бы упасть,

      Я подставил ладонь, и они на нее опустились…

      Два вдруг стало одним. Очертанья, сомкнувшись, слились,