Собака на Луне. Автобиографическая повесть. Март Калинин

размеренно освещая пустые улицы спящего мегаполиса.

      Смотря на свою госпожу, я не мог понять – грязный зимний воздух так искажает её вид, или мои глаза стали понемногу замерзать. Холодный асфальт все сильнее тянул к себе, лапы слабели и сильно болели, словно их проткнули тысячи стальных игл. Это была не борьба с судьбой, а попытка получить больше времени в обмен на боль. Свет Хозяйки не грел тела, но успокаивал душу.

      Вдалеке показалось старое кладбище. Днем я часто забегал в это место, чтобы полакомиться гостиницами с могилок. Чаще всего люди оставляли сладости, вроде гости конфет, часто с муравья и внутри, но иногда можно было найти хлеб и прочие, более полезные продукты. Пару раз мне попадались кусочки колбасы и другой мясной нарезки, и один раз – кусок отварной курицы, который я бережно очистил от обветренных краёв и с большим трудом растянул на пару дней.

      Иногда встречался алкоголь, но мне с него не было никакого толку, поэтому даже самые дорогие сорта коньяка лишь расстраивали, наводя на мысль о том, насколько хорошо живут люди, что могут позволить себе пить эту гадость просто потому, что им хочется.

      Болезнь туманила сознание и притупляла чувство голода. Сонное состояние – это всегда хорошо, потому что меньше мыслей о голоде и холоде, о несправедливости судьбы, зле и добре, человеческих моралях и высших силах.

      По дороге я начал засыпать. Короткие, но яркие сны, больше походившие на воспоминания из далёкого прошлого, всплывали в моём подсознании. В них я снова чувствовал тепло жилых квартир, мягкую подстилку, миску с едой и ночной покой. В каком то роде меня и сейчас окружал покой, тишина безлюдных улиц и отсутствие ветра, чему я был отдельно благодарен матушке природе.

      Но комфорта было мало, того самого комфорта, ради которого люди построили большие коробки, провели туда свет, воду и все необходимое, создали множество машин и бытовых устройств. В конце концов люди так отдалились друг от друга и всего мира, чтобы ничто не мешало им беззаботно проводить вечера в уютной обстановке, наедине с семьёй, любимыми питомцами и квадратными экранами с калейдоскопом разноцветных картинок в них.

      Ворота были закрыты – люди думают, что никто не посещает их мертвых родственников ночами. Они говорят, что, главное – чтобы родственники не навещали их самих.

      Продолжаю брести вдоль железного забора… первая клетка, вторая, третья… вот и знакомый лаз. Слишком узкий для крупного человека, но любая собака средних размеров легко сможет протиснуться между холодных прутьев. Небрежно касаюсь щекой холодного прута, обжигающего в ту же секунду пламенем сквозь замерзшие нервные окончания.

      Из глотки вырывается слабый, еле слышный рык. Снова даёт о себе знать больное горло, от чего я почти перестал сглатывать без конца выделяющуюся слюну. Организму сложно объяснить, что жевать что-то и переваривать больше нет необходимости, он просто привык делать свою работу.

      Нашёл чистую от снега тропу среди плит из холодного мрамора. Устланная ровной плиткой с не высокими бордюрами, она уходила далеко за горизонт, скрывая собственный конец от чужих глаз, прямо как я.

      На одной из плит, в свете выглянувшей из-за туч луны, вижу выцветшее, отдающее едким зелёно-серым фоном изображение лица неизвестной мне старушки. В нем я вижу очертания черепа – тонкая шея с двумя прожилками посередине, глубокие впадины небольших глаз, редкие волосы на голове и хорошо видимые худые скулы.