что не могла этого сделать. Если бы она не была беременна…
– Я напишу письма моим вассалам в Пуату и епископам. – Она потерла болевшую руку. – Они окажут свое влияние.
По крайней мере, это она могла сделать. А в остальном придется положиться на Людовика.
Месяц спустя Алиенора, мучаясь от головокружения и тошноты, стояла в церкви аббатства Сен-Дени, на мессе по случаю престольного праздника. Придворные заполнили неф. Все были одеты в лучшие одежды и явились с дарами, чтобы преподнести их у алтаря. Ведший службу аббат Сугерий держал в руках хрустальный кубок, который Алиенора подарила Людовику в день их свадьбы. Округлое основание сосуда было непрозрачным от вина, темного, как кровь. Сугерий попросил разрешения использовать кубок во время службы, чтобы почтить покровителя церкви, а также короля, который с особым почтением относился к святому Дионисию. Сейчас Людовик скакал в Аквитанию под защитой священного знамени аббатства, алой орифламмы.
Его сопровождали далеко не все французские дворяне. Тибо де Блуа резко заявил, что не обязан ехать в Пуатье, и отказался от похода, обращаясь с Людовиком и Алиенорой словно с парой глупых щенков, и Людовик отправился в Пуатье в угрюмом настроении, взяв с собой две сотни рыцарей, отряд лучников и обоз с осадными орудиями, решив заявить о себе как о короле и полководце. Алиенора запомнила отказ Тибо. За ним следовало понаблюдать – благодаря своим связям он мог доставить большие неудобства, а его семья и раньше поднимала мятежи.
Алиенора уже сожалела, что позволила Сугерию взять кубок, потому что от вида вина у нее сводило живот. Ей стало душно, как будто окружающие лишали ее воздуха. Стены давили, и все истлевающие бывшие короли Франции будто бы неодобрительно смотрели на нее сквозь каменные стены гробниц.
Стоявшая рядом Петронилла с беспокойством коснулась ее руки.
– Сестра?
Алиенора сжала четки и покачала головой. Она боялась, что, стоит ей разомкнуть губы, и ее стошнит, и не могла покинуть службу, потому что тогда поползут слухи, что она нечестива и непочтительна или даже еретичка. Королева Франции должна исполнить свой долг, чего бы ей это ни стоило. Закрыв глаза, медленно и глубоко дыша, она заставила себя терпеть, пока время едва ползло, будто горячая капля воска по тающей свече.
Когда служба закончилась, прихожане торжественной процессией покинули церковь, следуя за большим украшенным драгоценностями крестом, который высоко держал на позолоченном шесте Сугерий, облаченный в сверкающие белые и серебряные одежды. Алиенора сосредоточенно передвигала ноги. Еще чуть-чуть, еще шаг.
За стенами церкви из толпы вынырнул мужчина и бросился к ее ногам, целуя подол ее платья.
– Мадам! Милости! Жители Пуатье умоляют вас о заступничестве. Я принес страшные вести!
Стражники схватили его, и, пока он бился в их железной хватке, Алиенора узнала в нем конюха из дворца Пуатье: он иногда разносил письма для ее отца.
– Я знаю этого человека. Отпустите его! – приказала она. – Какие вести? Говори!
Стражники швырнули