type="note">[34] пустовал. Казаки были в походе, казачки работали. Ватага малых казачат, сгуртовавшись[35], играли в чижа. Водил Сашко Молибога – внук Трохимова баджанаха[36] Парфентия Молибога. Он ловко подбрасывал оцупок[37] и ударял по нему батогом[38], не оставляя шанса своим товарищам поймать деревянный брусок. Улочка наполнялась звонкими криками ребятни.
Старики расселись на завалинке, утирая влажные от пота лбы.
– Сашко! – позвал внука Молибога дед Трохим. – Иди сюда. Драголюбчик[39], будь ласка[40], принеси холодного квасу.
Сашко без тени сожаления побежал домой выполнять просьбу деда Трохима. Бросив по пути игравшим товарищам:
– Грайтэ покамэст без мэнэ. Я швыдко[41].
Старики ж тем временем завели разговор о событии, всколыхнувшем мирную жизнь станицы.
– Як там хлопцы наши? Чи дошлы, чи ни? – задумчиво произнес Гаврило Кушнаренко, оглаживая бороду.
– Гарны казаки повырастали. Добрые, – вставился Егорыч.
– Воны ж усе рослы на глазах станицы – не посрамят, – протянул дед Трохим.
– То так. Хотя и всэ у них и думкы и отвага и булгачить добре могут, и в плавнях як в хате ридной, або молодые еще, не стреляные. Вот и турбуюсь за них, – продолжал дед Кушнаренко и запечалился, глаза заслезились.
– Нелякайся[42], шабэр[43], – глубоко вздохнув, ответил дед Трохим. —Конь не выдаст, варнак[44] не съест.
– То так, – согласился Гаврило, – но тревожно мне на душе. Ноет подлюга.
Слово за слово, разговорились старики.
Вспомнили свою лихую молодость. Как хамыляли[45] по пластам в плавнях, как били черкеса, наказывая за безграничную наглость, как несли нелегкую службу на чужбине, как дневали и ночевали в залогах и на пикетах, охраняя покой родной земли. У каждого из них было что вспомнить. Не торопясь, гутарили видавшие виды, но все еще крепкие воины. Казаки рождались на седлах, на них же и уходили в мир иной. У каждого из стариков среди ушедших в поход казаков был родственник. Сын, внук, брат. Да что там мудрствовать лукаво. Каждый из станичников был другому побратимом. Не один пуд соли съели они в делах ратных. И радость, и печаль делили поровну на всех. И если журились-сумувались[46], то всем миром, станишно. Ну а если уж вытрындыкувать[47], то также всей станицей.
Сашко принес ведро холодного квасу и пиньдюрку[48]. Разговор пошел веселее. Вспомнили за старину.
Дед Трохим, осушив пиньдюрку освежающего домашнего кваса, отер усы и привычно запел тихим зычным голосом:
Ой, тысяча семьсот девяносто першому року,
Ой, прийшов указ вид нашей царыцы
с Петрограду городу,
Ой, шоб пан Чапыга, ще пан Головатый
Збирав свое вийско, вийско Запорижьско
тай пидвинув на Кубаню,
Ой, буватэ здоровы вы, Днепривство наше,
Ой,