проблем, я провела в этой коммуне почти два года – жила в общине, идеи которой разделяла, работала в велнес-проекте сообщества и с энтузиазмом пропагандировала его учение. Сообщество было организовано по принципу матриархата: в нем безраздельно властвовали женщины. Разумеется, такой подход мне понравился – и это еще мягко сказано. Раньше я специализировалась на женских исследованиях, но выросла-то я в патриархальной культуре Южной Азии и к тому же только-только вышла из медицинской академической среды, где доминировали мужчины.
На вводном групповом занятии, которое проводила акушер-гинеколог, руководительница группы объяснила главную причину неудовлетворенности женщин: поскольку западная культура учит нас смотреть на свое тело со стороны, мы не в состоянии жить полноценной жизнью. Оргазмическая медитация была представлена как практика, рассчитанная на женщин и родственная практике чувственного фокусирования: она позволяет отключиться от мыслей и «шума» в мозге и воссоединиться с собственным телом, в результате чего наше «я» обретает целостность. Спустя неделю после первого занятия я с головой окунулась в эту практику. Впервые в жизни я увидела, как женщины не только открыто просят о том, чего хотят, но и получают желаемое. Казалось, это и есть та самая уникальная велнес-методика, можно сказать феминистская утопия, которая избавит меня от всех проблем. Почти два года я погружалась в мир духовной практики этой группы и восточных оздоровительных процедур.
Как могла личность типа А[1], перфекционистка да еще врач оказаться в группе, идеология которой строилась вокруг женского оргазма? Вспоминая те годы, я понимаю, что отчаянно стремилась к чему-то неизведанному и захватывающему, пытаясь найти себя и вместе с тем – потерять. К тому времени я разочаровалась в традиционной медицине и психиатрии: мне казалось, что они безнадежны и только предают людей, которым якобы предлагают помощь. Во время стажировки у меня умерла пациентка, и это раздавило меня окончательно. Я начала сомневаться во всем, чему меня учили: ни на медицинском факультете, ни в ординатуре никто не объяснял мне, что делать, если твоя пациентка не может оплатить медицинские услуги, если в третий раз за два месяца органы опеки отбирают у нее детей и к тому же ее увольняют с работы. Вместо этого меня учили назначать лекарства или проводить сеансы психотерапии для решения проблем, очевидно обусловленных системой. Конечно, оба этих вида медицинской помощи важны и необходимы, но нежелание замечать бесчеловечность существующей социальной политики вызывало у меня чувство бессилия, как и у моих пациенток. И я выгорела эмоционально, оказалась на грани депрессии и была уверена, что никто не сможет оказать мне профессиональную помощь (хотя я сама врач!). Именно в таком состоянии – обозленная и убежденная, что система здравоохранения меня предала, – я ушла и стала искать ответы в самых неожиданных